Айзек Азимов - Дуновение смерти [Сборник] Страница 11

Брейд изобразил на доске карбонильную группу.

Он слышал свой голос, по-прежнему твердый, несмотря на все происшедшее. Вот когда он мог порадоваться, что присущая ему манера излагать материал полностью исключала всякое проявление его собственных чувств.

Совершенно противоположную манеру чтения избрал Мерилл Фостер, другой химик-органик факультета (работает всего лишь семь лет и уже помощник профессора, наравне с Брейдом, — одаренный, честолюбивый и — позер).

Фостер вел курс химии синтетических соединений для аспирантов. Брейд навсегда запомнил, как вышла из себя Дорис, когда узнала, что вести аспирантский курс поручили Фостеру. Нелегко было объяснить ей, что занятия со студентами последних курсов считаются более ответственными и сложными, чем занятия с аспирантами.

Она определяла ранг преподавателей по рангу их учеников, и занятия с аспирантами казались ей, соответственно, более почетной и важной работой, чем занятия со студентами колледжа.

— Как раз наоборот, — говорил ей Брейд. — Старшекурсников всегда поручают наиболее опытным, зрелым преподавателям. Провести курс лекций для аспирантов может любой выскочка из числа свежеиспеченных магистров.

Кроме того, Брейд не мог согласиться с педагогическими приемами Фостера. Фостер намеренно придавал своим лекциям характер веселой, непринужденной беседы, что нравилось некоторым студентам, но дисциплину разбалтывало. Бесполезные продукты побочных реакций, получающиеся в ходе синтеза, он именовал барахлом и дерьмом. Он никогда не говорил «добавить пиридин», а только «впрыснем пиридинчика».

Особенно не нравилась Брейду манера Фостера вставлять по ходу лекции колкие замечания, задевая студентов, причем он чаще всего выбирал своей мишенью кого-нибудь одного, преимущественно из тех, кто за словом в карман не лез, кого было легче вовлечь в состязание остротами между кафедрой и аудиторией, — в состязание, победителем из которого всегда выходил преподаватель.

Дела Ральфа у Фостера шли неважно. Брейд попытался было поговорить об этом с Нейфилдом, но аспирант упрямо молчал и один только раз сердито обмолвился о своей личной неприязни к Фостеру.

Тогда Брейду показалось, что ему ясно, в чем дело. Ральф принадлежал как раз к тому типу людей, дразнить которых было любимым занятием Фостера, но по натуре своей был не из тех, кто молча переносит щелчки. И если Фостер избрал его мишенью для своих острот, то, наверное, и Ральф не остался в долгу и отвечал, быть может, куда более едко, чем ожидал Фостер.

Только зачем кому-то понадобилось убивать Ральфа? Невзлюбивший его профессор Ранке мог, изъявляя гнев, вычеркнуть юношу из списка своей группы, что он и сделал и, наверное, счел такое наказание вполне достаточным. А для профессора Фостера, невзлюбившего Ральфа, была опять-таки достаточным реваншем жирная тройка, навсегда испортившая матрикул аспиранта. Даже если у них были поводы, разве они могли избрать именно этот способ убийства? Они не знали, как юноша проводит свои исследования. Зато Брейд знал. И кое-какой повод у Брейда намечался.

Он уже не мог уйти от этих мыслей. Он снова видел перед собой длинное лицо Джин Мэкрис, ощущал на себе ее дыхание, когда она заявила: «Он ненавидел вас».

Она сама ненавидела Ральфа. Она исходила яростью, такой неистовой, что у Брейда мороз по коже побежал.

Но с чего ей ненавидеть Ральфа? Конечно, возненавидеть человека можно по многим причинам, тем более девушке легко возненавидеть юношу. Но каковы были причины в данном случае? И за что, черт побери, мог Ральф возненавидеть его, Брейда? Разве дал ему Брейд хоть какой-нибудь повод для ненависти? Ведь он помог парню, встал на его сторону, когда все отказались от Ральфа. На какой-то момент Брейда охватила не лишенная приятности жалость к самому себе.

Независимо от причин, ненависть Ральфа была опасной. Если полиция о ней узнает, то начнет докапываться до ее причин и сможет истолковать что-нибудь не в пользу Брейда. У человека, возбудившего ненависть, может оказаться повод желать смерти тому, кто его ненавидит. А если все — и способ убийства, и повод к нему — указывает на Брейда, то он и в самом деле приперт к стене.

Правда, Джин могла солгать. Но в таком случае зачем?

— …Помимо формалина, который, как я уже сказал, является просто водным раствором формальдегида…

Голос его оставался неизменно ровным.

Наверно, Брейду было легче владеть собой от сознания, что между ним и студентами идет скрытая борьба. Они пристально наблюдали за ним, ожидая, что у него надломится голос, спутаются мысли, что он хоть чем-то невольно покажет, как глубоко взволнован вчерашним событием. Если он ничем не выдаст себя, они будут разочарованы, но Брейд не собирался оправдывать их надежды.

Наконец раздался звонок и Брейд положил мел.

— В понедельник мы рассмотрим различные реакции карбонильных соединений.

Он направился к двери.

У себя в кабинете Брейд застал Кэпа Энсона, который, поджидая его, просматривал новую книгу по химии гетероциклических соединений (первый том из объявленного десятитомного издания). Когда Брейд открыл дверь, Энсон поднял глаза (в свое время эта комната была его кабинетом), и лицо старика сморщилось в улыбке:

— А, Брейд! Прекрасно!

Энсон уселся в конце длинного стола, предназначенного для совещаний, развернул пачку рукописных листов и выжидающе посмотрел на Брейда:

— Вы прочли пятую главу в исправленном варианте?

Брейд чуть не рассмеялся, настолько ему стало легко: у него отлегло от сердца. Точно вдруг щелкнула и развернулась какая-то сжатая в нем пружина. Пусть гибнут аспиранты, пусть приходят с допросом полицейские, пусть все, кого он ни увидит, стараются выискать в нем следы встречи со смертью. Но Энсон, все тот же добрый старый Кэп Энсон, не думал ни о чем, кроме своей книги.

— Простите, Кэп, мне не удалось до нее добраться.

Маленький Энсон сразу сник от разочарования.

(Разумеется, Энсон был маленьким только по росту. Он все еще тщательно одевался, носил тугие белые воротнички, и пиджак на его худощавой фигуре всегда был аккуратно застегнут на все пуговицы. Последние годы он обзавелся тростью, но если и опирался на нее, то лишь в тех случаях, когда его никто не видел.)

Он произнес:

— Я думал, вчера вечером…

— Совершенно верно, я обещал прочесть исправления и обсудить с вами главу про Берцелиуса, но, к сожалению, мне не удалось прийти вовремя. — Брейд чуть было не добавил в свое оправдание, что опоздал впервые.

— Неважно, ведь вы могли прочесть рукопись вечером, когда вернулись домой.