Голос Древних - Антон Александрович Карелин Страница 14

— Только все вместе, — Одиссей поднял ладонь с пылающей синей звездой. — Это игровое средство, мы должны применить его правильно.

— Есть ответ, — синхронно сказали оба Зеро, и первый добавил:

— Направим все звёзды на усиление одного игрока.

Указующие персты двух роботов простирались к каменному существу, круги и фигуры которого подрагивали, будто в сомнении. Второй пояснил:

— Усиленный в десять раз, он справится.

Философ плавно отправил свою звезду адресату, она упала в Геометриса и растворилась, его фигуры и кольцу окутало лёгкое синее сияние. Все колебались и сомневались, не вполне понимая, что именно произойдёт.

— Это не единственный способ, — спокойно сказал первый Зеро.

— Но самый забавный, — добавил второй.

Конечно, айн успел смоделировать миллион возможных исходов и просчитать вероятности выживания в каждом из них. Глупо спорить с таким продвинутым ИИ, когда совсем нет времени. Одиссей метнул свою звезду в конгломерат фигур, Трансформер тут же повторил за ним, причём, полностью скопировал позу и жест детектива, размах его броска, а потом смирно сгрудился рядом с человеком, словно верный пёс.

«Может, он на меня залинковался, когда защитил своей сферой?» удивлённо подумал Фокс.

Ана и Лум отправили свои звёзды вдогонку, а межпланетный археолог Свийс ворчливо буркнул что-то вроде: «ИИ-то можно послушать, он хотя бы не тупой» и присоединился к остальным. Охотек пожал плечами и инвестировал звезду в многообещающий ассет. В конце-концов, риск был постоянной средой обитания дельца и бизнесмена. Синий ореол вокруг Геометриса становился всё чётче и весомее.

Шера неотрывно смотрела на Схазму, а та не обращала на недавних жертв никакого внимания, словно они были пылью у её ног. Сэлла безмолвно простёрла щупальце и потянула его к Геометрису, который зарокотал и стал смещать пласты вокруг себя, чтобы не дать ей прикоснуться. Чудовище рассмеялась утробным смехом и отпустила звезду, а Шера с ненавистью выдохнула и метнула последнюю.

Геометрис дрогнул, его фигуры и кольца с тихим рокотом сошлись в новую конфигурацию, и, застыв в ней, он двинулся навстречу колоссальному багровому шару.

— Похоже, наш топологический друг согласился на ваш план, — шипяще экстраполировал профессор Свийс.

— Так и есть, — величаво кивнул Зеро-правый.

— Существо не входит в базы данных Великой сети, — добавил левый. — Точное значение неизвестно, но язык конгломерата представляется статичной символьной системой глифического типа, построенной на комбинациях углов и плоскостей.

Значит, это разумное и логично мыслящее существо, и с ним можно понять друг друга и договориться? Геометрис пришёл на помощь Трансформеру, когда Схазма того атаковала; впрочем, он не помог всем остальным, когда их убивали… Но, в любом случае, сейчас было не до того — все смотрели наверх.

Геометрис взлетел уже на километр, его каменное тело стало не видно, но синее сияние вспыхнуло резким пульсом, а далёкий рокот донёсся до стоящих внизу. Пространство от конгломерата фигур внезапно разошлось на несколько пластов, они растянулись в сторону, как гигантские силовые крылья, пытавшиеся объять всё небо крест-накрест. А затем сложились в сложный паттерн, который стал резко нарастать, словно размножающийся фрактал.

Он распахивался вверх в форме расширяющейся чаши, встречая рушащуюся планету и охватывая её целиком — а через секунды резко сжался… и планета исчезла. Синее сияние угасло, сила звёзд была потрачена, но вместе с ней растаял мрак, занимавший всё небо. И повсюду воссияли россыпи звёзд.

— Ух, — вырвалось у Фокса.

Каждый, кто мог выдохнуть, резко выдохнул с облегчением.

— Как только испытание Древних закончится, и угроза всеобщей смерти минует, Мерзкая плоть снова нападёт, чтобы убить, — тихо сказала Шера, и все понимали, что она права.

— Схазма, — попросил и указал Зеро-один. — Прошу вас сместиться в эту сторону.

— Так будет лучше для всех, — добавил Зеро-два.

Чудовище повернуло к роботам слепую голову, слегка наклонив её с невыразимой насмешкой. А затем стремительным рывком сместилась-переползла направо. Секунда, и багровая планета, размером теперь с кулак, врезалась ей прямо в череп и пробила сэллу насквозь, вонзилась в неразрушимую поверхность планеты и от удара раскололась на куски.

Значит, Геометрис сместил масштабы пространства и уменьшил размер с планеты-гиганта до небольшого камня? Вряд ли его раса могла вытворять подобные вещи в обычном состоянии, это стало возможно только когда существо применило силу десятка звёзд Древних.

Все замерли в ожидании, но Схазма лишь пошатнулась и утробно засмеялась. Смех сэллы в сочетании с её безжалостной жаждой убивать, неотвратимостью и мерзостью способов, которыми она это делала, был жуток.

— Жизнь, — глухо произнесла Схазма, регенерируя и смыкая разорванную плоть. — Жизнь всегда найдёт путь. Глупо сопротивляться ей, жалкие индивиды. Вы всего лишь частицы в единой протомассе Пра…

Все игроки исчезли вместе со звёздами и Миром Ноль; детектив оказался в абсолютной темноте и тишине, и защитное поле Древних снова охватило его с ног до головы. Он висел в самом центре пустоты, и вокруг распростёрлись безбрежные бездны абсолютного ничто, пустые и бесконечные настолько, что ощущение бездонности едва не раздавило человеческий разум в первые же секунды пребывания в этом… не-бытие.

К счастью, он не успел сойти с ума, потому что напротив возник яркий светящийся знак: пустой и чуть-чуть незавершённый круг, который становился всё бледнее, слабее и постепенно терялся в бесцветном ничто, но всё же едва угадывался. Обхватив себя руками и глядя на этот знак, Одиссей ощутил пронзительное, непереносимое одиночество.

Но всё же, это был хороший знак: того, что первое испытание Планеты судьбы пройдено, и настал черёд второго.

Глава V: Архаи

Тьма. Тьма была бы спокойной и даже уютной, но вокруг сжатого Одиссея простиралась не тьма, а пустота. Она была не тёмной, а бессветной и бесцветной — и оказалось, это большая разница. Оказалось, что тьма не враг человеку, а лишь другой тип друга, не самый дружественный, но всё же свой. А пустота… была чуждой настолько, что беззвучно разрушала сознание.

Чувство, что ты падаешь в бесконечность и нигде нет ничего, сколько не беги, не лети, не тянись в поисках хоть отдалённо похожего на живое и сущее — никогда не найдешь. Это было хуже, чем сон о рухнувшем потолке, где тебя придавило в безвылазной ловушке, ты не можешь шевельнуться под давящей тяжестью и начинаешь задыхаться. Там, в вязком омуте паники, всё же есть на что опереться: пол, стены, границы сна. Есть маленькая надежда: что удастся сдвинуть обломки или протиснуться в узкую щель; если кричать, кто-то придёт на помощь и вытащит — или ты проснёшься и сможешь вдохнуть.

А от пустоты проснуться нельзя. В пустоте нельзя нащупать пол, стены и потолок. Одиссей падал и падал, не в силах остановиться, ему казалось, что он падает вниз головой и не может перевернуться, ведь опереться не на что. Но это не было настоящим падением, он вовсе не двигался –чтобы двигаться, нужно пространство, а здесь, за пределами тонкой плёнки защитного поля, не было НИЧЕГО.

Это сводило с ума: ненормальное чувство отсутствия, ощущение, что ты висишь и одновременно несёшься в никуда при полной утрате движения; потеря близи и дали при невыносимом зиянии бесконечных глубин… Эта близость неощущаемого подтачивала, крошила разум.

Закрыть глаза не помогло, у Одиссея не получилось забыться, отрешиться и перестать чувствовать бездонную нехватку бытия. Телу хотелось извернуться и вырваться из липкого ничто, сознанию хотелось закричать, спрыгнуть из ниоткуда, разрушить морок — но ничто охватывало со всех сторон, полное неотступного безумия, неизбывное, безбрежное и бездонное.

— Нет, нет, нет, — заговорил Одиссей и с дикой радостью услышал свой голос, хоть что-то существующее в глубинах пустоты. — Есть я. Есть я. Этого достаточно.

Но этого было недостаточно. Созданное в мире не может жить вне. Как рыба, выброшенная из воды, хрупкий разум распадётся на невнятные обмысли… облом… ки…

Небытие сотряс Большой Взрыв.

Пространство и время распахнулись диковинным полотном. Буйство сил рвалось во все стороны, и каждый миг возникало что-то новое: цвета, движения, формы. Материя формировалась и менялась на глазах. Сердце Одиссея, которое едва не остановилось в пустоте, теперь колотилось, как сумасшедшее. Он жадно впитывал свет, излучения и пульсации, пил метаморфозы бытия с тем наслаждением, с каким прошедший пустыню черпает воду из родника. Это казалось одним из ярчайших удовольствий, какое можно представить — и даже не потому, как прекрасно было рождение вселенной, а потому,