Завещание Петра - Велиханов Никита Страница 15

Блюстители порядка вмешались, когда сумасшедший кореец залез на пьедестал памятника Чкалову, пытаясь водрузить на голову статуи венок мученика, собственноручно изготовленный из веток терновника и сушеного лаврового листа. Оставляя за собой след из лаврушки, Сергей Борисович в сопровождении милиционеров отправился по знакомому маршруту. На этот раз Тэн задержался в клинике всего лишь на три часа.

А ещё были невинные шалости: ночная прогулка по крыше в неглиже, попытка поджечь все петарды у продавца фейерверков, расклеивание портретов Сталина с лозунгом: «Вернуть имя городу и человеку!» Вот такая политическая непоследовательность. Тэн занимался всем этим в свободное время, оставаясь на работе образцом служащего.

Среди чудачеств корейца была ещё такая фобия: он боялся врачей. Впрочем, не всех. Растянув сухожилие ноги из-за гололедицы, он охотно позволил себя осмотреть травматологу. Сжав зубы, посещал дантиста, но вот небольшой примостившийся на затылке у самой шеи лишай лечить наотрез отказывался и с некоторых пор перестал ходить на медосмотры. Вера Александровна много раз пыталась заставить его показаться дерматологу — невозможно пересказать, насколько агрессивно он реагировал. Казалось, вот-вот убьёт.

— Наверное, он просто стыдился. Всё-таки кожвендиспансер — не самое престижное заведение.

— Ох, не знаю. По-моему, это очередной сдвиг его был.

«Вот ещё фобии не хватало, — думал Ларькин. — Странный какой-то случай МДП. Если судить по истории болезни и рассказу жены, не считая самого первого случая, совершенно отсутствует депрессивная фаза. Сплошной маниакальный синдром. В принципе так бывает, хотя редко. Но вот эти фобии, сверхценные идеи... А на работе как бы совершенно здоровый человек. Ей-богу, я что-то не понял в психиатрии. Можно посочувствовать любознательному Захарову».

— Скажите, как он выглядел, когда агитировал из окна? Блестящие глаза, покрасневшее лицо, хриплый голос?

— Да нет... Я ещё удивлялась, как это он не охрип. Сосредоточенный такой был, торжественный, но спокойный. Выкрикивал свои лозунги, как диктор в старину на первомайской демонстрации.

«Вот ещё нехарактерная деталь. Но если не психоз, не мания, то что его заставляло совершать все эти поступки?»

— Сергей Борисович как-нибудь объяснял своё поведение?

— Мне кажется, что он стеснялся вспоминать о своих чудесах. Помнил, но старался забыть. Я боялась с ним говорить на эту тему. Хватит с меня войны из-за лишая.

— А домашними средствами вы не могли его вылечить? — машинально спросил Виталий.

— Да никак эта зараза лечиться не хотела.

— В смысле — муж?

— В смысле —лишай. Чего, уж только я не пробовала — и никотин с бумаги, и табачный пепел, и изюм, и йод, и даже чернила предлагали. Ох, Господи, ведь это ещё не всё —ещё медный купорос на самогоне разводили... Бесполезно. Вот ещё воду с окна предлагали, ну это я уж не стала и пробовать. А к кожнику он ни в какую. В смысле — муж. Один раз на хитрость пошла. Насыпала ему снотворного, а сама со знакомым ветеринаром договорилась. Женщина в нашем доме живет, в ветлечебнице платной работает. Ну, она пришла, посмотрела, скальпелем это пятнышко поскребла, таких же бесполезных лекарств насоветовала: серно-дегтярная мазь, клотримазол, преднизолон, микоспор...

— Да, полечились вы...

— ...гризеофульвин, низорал, даже «Ям» для кошек. Я ей пятьдесят рублей отдала, по знакомству. Ничего не помогло. Только немножко она меня успокоила —через пару дней сказала, что сделала анализы и что он вроде бы уже не заразный. А то бы я его допекла, пусть бы он и убил меня совсем. Но ведь держится сколько эта дрянь! Хорошо, что сын уже вырос... Называется, нет худа без добра... Да только что уж в этом хорошего...

— А где ваш сын?

— В армии служит. В Дагестане.

«Так вот отчего эти круги под глазами, это постаревшее лицо, этот голос».

Ларькин на всякий случай узнал адрес ветеринарной лечебницы и имя врача. Он просидел с Верой Ивановной ещё час, пока не вернулся Борисов. Они обошли соседей, поспрашивали. Но те не добавили к рассказу Веры Александровны ничего любопытного. Какой прок узнать, что выходные Тэны часто всей семьей проводили в роще за Уралом? Там отдыхает половина жителей Оренбурга, если не две трети...

— Всё. Поехали отгоним машину, -—угрюмо сказал Борисов. Они поехали в управление ФСБ.

— Завтра воскресенье. Учреждения все равно не работают. Надо будет и нам отдохнуть. Спокойно взвесить всё, подумать, что дальше делать, — сказал майор то ли себе, то ли Ларькину, то ли «жучкам»,

— А где капитан?

— Пошел брать вокзалы, почту и телеграф. Розыск объявлять. Я ему объяснил, как мог подоходчивей, что этого корейца из-под земли достать надо.

— А он?

— Говорит, из-под земли толку мало будет. Что правда, то правда. Уж я попросил его не забыть про нас, если вдруг нападет на след Тэна. Да только вряд ли он что найдет. Похоже, в этом городе следы оставлять не любят. Улетел, на хрен, на светящемся виде транспорта. Хорош след...

— На работе совсем ничего не знают?

— Ничего. Зато слышал бы ты, как его там хвалят. В прежние времена такие характеристики давали в суд, и чтобы в партию вступать. Сейчас —только в суд.

Разговор возобновился только, когда они шли пешком к себе на Пролетарскую. Борисов спросил:

— Ну, как вдова Тэн?

— Вы думаете, что она уже вдова?

—А ты ещё сомневаешься? Я же говорю: тут следов не оставляют; v

Борисов всегда был пессимистом.

— Кто же, по-вашему, так работает? Пришельцы?

— Не знаю, —майор повернулся к Виталию. —Пока единственная наводка —захаровский дневник. Помнишь, там говорилось про моральную ответственность за опыты на людях?

—Это если Кулаков правильно запомнил...

—Да, зыбковато. Что ты думаешь о болезни Тэна?

— В целом она действительно похожа на маниакально-депрессивный психоз, но в ней есть и фобии, и паранойя, и такие вкрапления, которые больше характерны для шизофрении. Это, по крайней мере, нетипично.

— Что во всем этом могло заинтересовать Захарова? Причем настолько, что от него, судя по всему, избавились. Непонятно.

Борисов погрузился в невеселые размышления. Некоторое время они шли молча и бесшумно по утоптанному скользкому снегу. Потом Ларькин, улыбаясь, сказал:

— Юрий Николаевич, вы знаете, есть такое психическое заболевание, называется —растерянность.

— Серьезно, что ли?

— Правда, есть. Считается даже острым.

— К нам относится? — спросил майор с проблеском интереса.

Ларькин замедлил шаг, цитируя по памяти:

— Характеризуется аффектом недоумения и тягостным непониманием как собственного состояния, так и происходящего вокруг, которое воспринимается как странное, необычное...

— Да, это про нас, —хмыкнул Борисов. —А как у нас лечат растерянность?

— Неотложная госпитализация, аминазин внутримышечно и,.. — последнее Виталий произнес с особым ударением, — …усиленное наблюдение.

Они рассмеялись, и майор сказал:

— Будем надеяться, что хватит усиленного наблюдения.

— Значит, не пойдем сдаваться Оксиновскому?

— Нет. Пациент должен верить врачу. А я ему не верю. Листок —раз. Тетрадь — два. Ложный след по Захарову, причем такой глухой, чтобы нам надолго мозги раскорячить — три. Кореец —четыре. Кто ещё знал про корейца?

— Сказать по правде, даже Оксиновский не мог точно знать, что мы к нему направимся.

— Но он мог понять, что мы выйдем на Тэна.

— Это могли вычислить и те, кто шёл за мной на темно-синем «BMW».

— Могли. Особенно если врач предупредил их, что мы интересуемся восемнадцатым февраля.

— Про это число знал Мозговой. У него была масса времени предупредить, чтобы Тэна убрали. Да он и сам мог это сделать.

— Прекрасно. Давай подозревать всех. А заодно не будем исключать, что те, кто против нас играет, могли убрать корейца просто на всякий случай.

Они уже подходили к дому.

—Тогда не будем сбрасывать со счетов и другую возможность, — сказал Ларькин. —Тэна не убрали, а просто предупредили, и он скрылся. Шеф, давайте водочки откушаем. Суббота всё-таки... Я захватил.