Маскарад (СИ) - Пылаев Валерий Страница 16

— Пожалуй, — усмехнулся я. — Титул определенно стоит ничуть не меньше.

— Вы совершенно правы, Владимир Петрович. — Горчаков развернулся на каблуках ботинок и неторопливо зашагал к окну. — Впрочем, он точно так же принесет вам и немалые сложности. Слишком уж многим будет не по душе решение Николая Борисовича.

— Родственники? — Я подошел к ближайшей полке и провел кончиками пальцев по корешкам книг. — Возможно, дочь или кто-нибудь из племянников сами рассчитывали унаследовать…

— Увы, и подобного я бы тоже не стал исключать, — вздохнул Горчаков. — Зинаида Николаевна была не слишком рада, услышав последнюю волю отца. Но куда больше тех, кому вообще не важно, кому именно достанется титул — лишь бы он не достался вам.

— Даже так? — Я оперся локтем на полку. — Вот уж не думал, что у меня столько врагов.

— Увы. Даже без титула Владимир Волков встал многим поперек горла. А когда вы обретете достоинство и положение, которых, вне всякий сомнений, заслуживаете… — Горчаков заулыбался было — и вдруг сдвинул брови. — Однако вряд ли это случится быстро. Дело существенно осложняется тем, что Николай Борисович так и не дождался поверенного. И, соответственно, не успел изменить завещание и упомянуть вас.

— Если так — вы могли и вовсе мне ничего не говорить. — Я пожал плечами. — Передача титула постороннему для покойного человека, даже не родственнику едва ли возможна. А уж без документа, подтверждающего последнюю волю…

— Ошибаетесь, друг мой. — Горчаков многозначительно поднял вверх палец. — Слово дворянина значит не меньше, чем его подпись на гербовой бумаге. Перед смертью Николай Борисович назначил меня своим душеприказчиком. И сделал это в присутствии трех уже знакомых вам людей, в чьем достоинстве, порядочности и чести не посмеет усомниться никто. Можете не сомневаться — это стоит даже больше, чем какой-то там документ с печатью мелкого чиновника.

— Хотите сказать, это законно? — уточнил я.

— Не уверен, что смогу без труда назвать хоть один подобный случай. Вы и сами должны понимать — такое не случается каждый день. — Ответ Горчакова звучал весьма и весьма уклончиво, однако интонация буквально громыхала уверенностью. — Однако последняя воля князя, заверенная тремя уважаемыми представителями дворянского сословия, может стать основанием решения, которое государь примет в вашу пользу. Может — и должна!

— Полагаете, его величество не откажет мне в такой чести?

— Разумеется, у него есть и такое право. Жаловать титул, даже на основании завещания — право одного лишь монарха. Однако! — Горчаков возвысил голос. — Однако мы сделаем все, чтобы справедливость восторжествовала. И вы, друг мой, станете одним из нас — как того и желал покойный Николай Борисович.

И не только он… А может, и вовсе не он. Не то, чтобы я заподозрил Горчакова во лжи. Однако хитрый и многоопытный экс-канцлер ничуть не заржавел на пенсии и определенно оказался не против тряхнуть стариной и поучаствовать если не в политических играх мирового уровня, то хотя бы в переделке влияния и власти после исчезновения такой крупной фигуры, как невесть куда подевавшийся Меншиков. И если бы волеизъявление умирающего Юсупова не имело место взаправду…

Что ж, пожалуй, его стоило бы придумать.

И я уж точно не собирался ни возражать, ни отказываться, ни даже задавать лишних вопросов. Сам по себе титул и прилагающиеся к нему блага и положение имели для меня не такое уж и большое значение. А вот возможности… Нет, упустить их в моем положении было бы попросту глупо. И если колдун уже давно получил последователей и союзников среди титулованных особ — самое время завести собственных.

В конце концов, наши интересы совпадают… по большей части.

— Что ж… В таком случае — я буду должником вашей светлости. — Я склонил голову. — И клянусь использовать свое имя и положение исключительно во блага народа и отечества.

— Ничуть не сомневаюсь, друг мой, ничуть. Уверен, его величество уже совсем скоро пожелает вас увидеть… Впрочем, для начала я на вашем месте потрудился бы осмотреть новые владения.

— Владения⁈ — Я на мгновение едва не лишился дара речи. — Я не?..

— Нет, вы не ослышались, Владимир Петрович. — Горчаков хитро заулыбался. — Я ведь уже говорил, что его сиятельство Николай Борисович пожелал оставить вам не только титул?

Глава 13

— Ничего себе… Вот это, брат, хоромы!

Петропавловский задрал голову, разинул рот — да так и остался стоять, разглядывая нависавшую над нами трехэтажную громадину. Даже чемодана из рук не выпустил, хоть тот и весил чуть ли не полтора пуда. До моего появления в этом мире все пожитки Владимира Волкова поместились бы в одну одну сумку, но теперь для переезда пришлось созвать на помощь чуть ли не всех товарищей.

И когда я успел накупить столько барахла?

— Ладно тебе глазеть — пойдем! — Я хлопнул Петропавловского по плечу и подхватил с тротуара тяжеленное кожаное кресло. — Пока наш медведь таежный еще чего-нибудь не свернул.

Дед Федор, привычный к тяжелому труду, явно уже успел заскучать в столице, так что вызвался поработать чуть ли не с радостью. И пока я толкался в автомобиле между телег на набережной, в одиночку перетаскал внутрь чуть ли не половину грузовика и попутно расколотил то ли две, то ли три французские вазы. Хорошо, что Зинаида Николаевна не видела, как новый хозяин обходится с достоянием ее родителя — иначе бедняжке точно бы стало дурно.

Честно говоря, я и сам так и не смог до конца поверить, что это все теперь мое. Горчаков будничным тоном говорил о каком-то абстрактном доме, но на деле упавшее буквально с неба наследство оказалось целым особняком. И не где-нибудь, а на Английской набережной, всего в километре с небольшим от Зимнего дворца. Можно сказать, чуть ли не по соседству с его величеством императором.

Весьма статусное место, да и само здание под стать. На фоне скромных двухэтажных соседей особняк выделялся не только размерами, но и занятной архитектурой: выдающийся вперед к тротуару массивный цоколь с дверью-аркой посередине и портик с белоснежными колоннами аж на два этажа, подпирающий фронтон под крышей. Вытянутый, треугольной формы и вдобавок украшенный барельефами и лепниной. Было во всем этом что-то от храма — только не православного или католического, а древнего, римского или вообще даже греческого.

Кажется, такой стиль называется классицизм… или неоклассицизм?

В моем мире здание успело побывать и музеем, и не раз перейти от одной знатной и богатой семьи к другой, и к началу нынешнего столетия им владел кто-то из многочисленных столичных Кочубеев. Но здесь особняк достался Юсуповым. Может, еще в первой половине прошлого века: знакомой надписи на фасаде — ОТ ГОСУДАРСТВЕННОГО КАНЦЛЕРА ГРАФА РУМЯНЦЕВА НА БЛАГОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ — то ли не осталось к настоящему времени, то ли не было вовсе.

— Чего встали, внучки? — В дверях показалась могучая фигура деда Федора. — Подите-ка сюда, помочь надо. У их сиятельств мебель тяжелая — одному не передвинуть.

Старик наверняка лукавил — просто не хотел возиться в доме вдвоем с Фурсовым. Тот тоже отличался немалой силой, а вот собеседник был так себе. Предпочитал работать молча, в отличие от Петропавловского, который любое действие сопровождал прибауткой или комментарием.

— Уже идем, дед, уже идем. — Я подхватил с тротуара любимое кожаное кресло. — Ты там себя побереги — здоровье-то не казенное!

Внутри особняк оказался даже круче, чем снаружи. Даже если прежние владельцы когда-то и сэкономили на убранстве, Юсупов уж точно наверстал упущенное: мое наследство уступало его дворцам разве что габаритами, но уж точно не роскошью. Мрамор, позолота, бархат…

На мгновение мне снова отчаянно захотелось обратно в свои апартаменты на Садовой.

Может, когда-то я и стремился к богатству, однако эти времена прошли не одну, не две и даже не три сотни лет назад. На самом деле человеку нужно не так уж много, и сидеть одним задом сразу в пяти дорогих креслах уж точно не получится. А расходы на содержание трехэтажных хором на Английской набережной, хоть и посильные, казались бессмысленной тратой…