Роман Буревой - Тень Нерона Страница 17

Девушка была куда более сдержанна в еде.

– Нет. Рабы крайне редко бегут с Колесницы. Толькоподлинные личности могут пересилить управляющий чип и сломать ошейник.

– Что? – едва слышно переспросил Корвин. Но потом решил не уточнять, как именно освободился из рабства он.

– Здесь, на Островах, живут колесничие, – продолжала Верджи. – Свободные. Но свою бывшую планету они ненавидят. Когда ты заговорил, этот человек принял тебя за туриста-колесничего. И полез в драку.

– Он полез за парализатором, – уточнил Марк. – Но разве обычных туристов с Колесницы здесь мало?

– Не слишком много. Хочешь заглянуть ко мне? – вдруг предложила девушка.

– Зачем?

«Дурацкий вопрос», – напомнил о себе голос предков.

– Посмотреть, как я живу, – ответила она просто и почти без тени кокетства.

Верджи жила в довольно приличном квартале, где недорогие квартирки из двух или трех комнат обычно снимали люди немолодые, озабоченные карьерой и не любящие вечеринок. Здесь царила подчеркнуто деловая атмосфера и какая-то неестественная для города, почти библиотечная тишина. Здесь даже разговаривали, понизив голос, хотя в квартирах была отличная звукоизоляция. Однако многие обитатели квартала в эти вечерние часы выходили отдохнуть на балкон или поднимались на крышу. Им не мешали. Все двигались на цыпочках.

«А если мне захочется похулиганить?» – подумал Корвин.

Неуместная мысль для префекта по особо важным делам, зато вполне естественная для раба, внезапно обретшего свободу. Заорать во весь голос там, где орать не принято.

Квартирка на последнем этаже, к которой полагался законный кусочек крыши с плетеными креслами, цветами в горшках и видом на черепичное море крыш. Гость и хозяйка устроились в этом крошечном садике.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросила Верджи.

– Кофе.

– Может быть, хереса? У меня есть херес. Я, правда, не знаю, уместно ли его пить после обеда, но ничего другого нет.

Гость согласился на бокал хереса. На него вдруг накатило странное умиротворение. Какая удивительная планета! Здесь все рядом: безудержное веселье – и строгий, почти монастырский покой. Не верится, что на Островах Блаженных случаются преступления.

– Расскажи о себе, – попросил Марк.

– Что именно?

– Что хочешь. На твой выбор, – предложил Корвин.

– Из детства? – Нет, ей явно не хотелось говорить о своей нежной поре.

– Рассказывай что хочешь.

– Ну… тогда слушай: несколько лет назад приснился мне такой странный сон: будто живу на Старой Земле, в Москве во время нашествия Наполеона. Я, в длинном белом платье с короткими рукавами, выхватываю из книжного шкафа книги, подбегаю к окну и выбрасываю их в окно. А дом уже горит. Пламя охватило лестницу и рвется в комнату. Дом деревянный, огонь трещит, пожирая сухие бревна. «Бегите, барышня!» – кричат мне снизу. Но я уже не могу бежать. Путь отрезан. Можно прыгнуть в окно. Но страшно. Просто не могу – и все. Ужас приковывает меня к подоконнику. Стою на этой белой крашеной доске, как на эшафоте, и смотрю вниз. «Прыгайте! Барышня, прыгайте!» – рыдают внизу дворовые. А я не могу пошевелиться. И вдруг в комнату из оранжевого огня, что рвется в комнату, врывается французский офицер. Мундир на нем пылает. Но он, кажется, не замечает этого. Кидается ко мне, подхватывает на руки, и мы вместе рушимся из окна.

Внизу дворник обливает меня и моего спасителя из ведра водой. То ли спасает от смерти, то ли крестит. Мой спаситель так сильно обгорел, что не может подняться. Стараюсь не смотреть на его мундир. Стою на коленях рядом с ним. Спрашиваю: «Как тебя зовут?» – и он отвечает: «Арман…» – «Арман!» – Кричу я. И в этом месте я проснулась. Странный сон, правда?

– Ты не пробовала сочинять сценарии для виджев? – спросил Марк, улыбаясь. – У тебя бы получилось.

– Это не выдумка, – покачала головой девушка. – Это было на самом деле. Я узнала точно.

– Правда? И что же было дальше с тобой и с этим Арманом? То есть не с тобой, а с той девушкой.

– Не скажу.

– Не знаешь?

– Знаю. Но не хочу говорить.

– Я сгораю от любопытства. – Марк нисколько не лгал. Эта странная история не казалась ему выдумкой. У него было чутье на подобные вещи.

– Это грустная история, – уточнила Верджи.

– Но они встретились еще? – Ему очень хотелось, чтобы они встретились.

– Конечно. Она помчалась за отступающей Великой армией и нагнала своего любимого Армана у Березины.

– А дальше? – Корвин затаил дыхание. Ему показалось, что от ответа Верджи будет зависеть его собственная жизнь.

– Они обвенчались, – сказала девушка.

– Это правда? Не выдумка? – Марк рассмеялся. – Но это же… замечательно.

– Ты так думаешь? – Верджи грустно улыбнулась. – Но ведь потом было Ватерлоо.

Ватерлоо. Человеку, который провел на Колеснице Фаэтона двенадцать лет, нет нужды объяснять, что означает это слово.

– Как жить после Ватерлоо?

– На Святой Елене вспоминать блестящие победы прошлого, – предложил Корвин.

– А если ты – не император, ты очень молод и у тебя было только Ватерлоо? – внезапно с жаром заговорила девушка.

– То есть – если Ватерлоо и Святая Елена – это начало?

Марк задумался. В принципе, он так и начал свою жизнь. Был захват Колесницей колонии на Вер-ри-а, двенадцать лет рабства и, наконец, освобождение.

– Тогда стоит особенно ценить годы после освобождения, – сказал патриций. – Разве может быть что-нибудь дороже свободы?

– Те, кого мы потеряли. – Произнося эти слова, Верджи низко склонила голову, чтобы собеседник не видел ее лица. Похоже, это вошло у нее в привычку – низко опускать голову и прятать взгляд.

– Если ты помнишь чужую судьбу, то, значит… ты родилась на Лации? – спросил Корвин.

– Нет, Марк. Ну что ты! Я – не бессмертная, как ты.

– Бессмертная?

– Ну да. Патриции Лация бессмертны. Разве не так?

– Мы умираем, как все, – напомнил Корвин.

– Гибель смертной оболочки гарантирована всем. Границу должен миновать каждый. Но только вы имеете возможность продолжить путь. Патриции не ценят свой дар. Вы – как древние боги. Иногда заключаете союзы друг с другом. Иногда дарите свою милость смертным.

За этими словами должен был последовать поцелуй. И он последовал.

– Я только твой гид… – напомнила Верджи.

– Конечно, – подтвердил Марк между поцелуями.

В этот миг в дверь кто-то ударил изо всей силы.