День саранчи - Никита Велиханов Страница 2

Сначала он даже не понял, что произошло. Мир стал другим, перекрасился, потеряв большую часть знакомых цветов, но зато обретя пять-шесть других, которых раньше Витек не видел. И пропорции тоже все изменились. И воздух стал гуще, насыщенней и приобрел какую-то крупчатую текучесть, как не слишком прозрачная вода. А потом сквозь эту воду Витек увидел — сверху вниз — лежащую на каком-то лохматом, как собачья шкуре, светло-сером ковре незнакомую фигуру, до странности мосластую и худую. Какой-то паренек с истошно- белым, как у клоуна, цветом лица и ладоней на раскинутых в стороны руках, одетых в темно-серо-светло-серую клетчатую рубашку.

И тут Витек понял, что видит самого себя. Глазами сидящего в восьми с половиной метрах над землей на дубовом стволе жука.

Он поднял правую руку, до странности тяжелую, и, сквозь незнакомое ощущение ломоты и томления в суставах, пошевелил пальцами. Бело-серый паренек на светло-сером ковре поднял правую руку и пошевелил пальцами. Витек уронил руку. Бело-серый сделал то же самое. Витек подумал было приподнять голову, чтобы посмотреть, как дернется ему навстречу голова бело- серого, но голова была неподъемная, как будто налитая чугуном, и он почти сразу отказался от этой затеи — и так все было ясно.

Самое забавное, что картинки перед глазами у Витька было две — одна своя, цветная, с земли и в небо; другая — жучиная, серо-серая, с дуба и вниз. Причем обе эти картинки не накладывались друг на друга и друг другу не мешали.

Интересно, подумал Витек, — я его вижу и вижу, как он меня видит. Он меня видит и тоже, наверное, видит, как я его вижу. А кто из нас главный?

Он вспомнил, как только что скользил глазами по сторонам и вспомнил, что делал это сам, по собственной воле. С другой стороны, это было еще до того, как прилетел этот жук, и сел на дубе, и стал смотреть вниз.

Витек попробовал сосредоточиться на жучиной точке зрения и сдвинуть ее немного вправо. Волевым усилием. Жук как сидел, так и остался сидеть на прежнем месте. Тогда Витек вспомнил, как у него это вышло в первый раз. Он представил себе длинную-предлинную радужную руку, как она тянется вверх, как она трогает жука за краешки спинки и медленно разворачивает его вправо. Воздух слегка зарябил, как будто под водой в стаю малька врезался шереспер и стал гонять и бить хвостом, не задевая поверхности. Потом жук словно бы нехотя, словно бы через силу сместился чуть вправо, и картинка тоже отъехала. Бело-серый перестал быть центром композиции; центром композиции стал трухлявый, треснувший напополам дубовый пень, поросший по одному краю мхом, а по другую — тесным выводком опят. Собственно, здесь моховой, серый и косматый в жучином восприятии ковер и заканчивался. Дальше начиналась нормальная лесная почва: сплошной слой жухлых и прелых прошлогодних листьев с редкими, торчащими кое-где сквозь них травинками и кручеными в трубочку листьями ландыша.

Здорово! — подумал Витек. — Ничего себе, у меня перископчик. Высоко сижу, далеко гляжу. Интересно, а могу я им еще подвигать? А полетать?

Он стал вертеть жука — небыстро, осторожно — Из стороны в сторону, даже не обращая внимания на то, что открывается жучьему глазу. Важен был сам принцип. Потом попробовал оторвать его от коры. Жук вцепился всеми коготками-лапками и даже челюсти раздвинул от негодования. Что, так нельзя? Летать не будем по моему хотению? И тут Витек заметил, как у жука мерно заходили бока под надкрыльями. Елки-палки, подумал Витек. Да я ведь его чуть не уронил. Чуть не заставил покончить жизнь самоубийством. Ему же моторчик завести надо, он же не муха. Эх, должно быть, он и материт сейчас про себя такое тупое начальство — и правильно делает. Ладно, впредь будем внимательны и осторожны.

Жук накачал а брюшко необходимое количество воздуха, потом — с грохотом — расправил надкрылья и зарябил кремово-желтыми крыльями. Как вертолет на взлете — успел подумать Витек: и ахнул. Потому что такого он не ожидал. Не ожидал полного, захватывающего ощущения полета, свободного скольжения в воздухе в восьми метрах над землей, между корявыми дубовыми стволами и косыми, уходящими куда-то ввысь столбами солнечного света. Витек едва опомнился, едва успел протянуть вслед улетающему жуку свою новую, зыбко видимую радужную руку, и повернуть того назад, и заставить кругами полетать у себя над головой. А потом спикировать вниз, до полного замирания сердца, когда две разных, в разной гамме выдержанных точки зрения едва не столкнулись лоб в лоб. А потом выйти из пике. И опуститься на другом дубовом стволе, чуть дальше. И развернуться головой вниз. И тоже дать отдышаться.

Потому что дышать было нечем. Потому что дух перехватило. Потому что теперь Витек уже на самом деле понял, что варианта два. Либо это сон, и тогда просыпаться не хочется. Либо у него просто съехала крыша, и уж тогда просыпайся ты, не просыпайся — все едино. И дни свои он закончит в маленькой психиатрической лечебнице под бдительным присмотром братьев наших больших. И будет до конца дней своих ловить в палате жучков, паучков и прочую мелкую божью тварь.

Витек сосредоточился, поднял руку и, под бдительным взглядом жука-оленя, изо всех сил ущипнул себя — где ближе пришлось, за бок, сквозь намокшую рубашку. И выругался по матушке, от всей души: потому что больно. И синяк теперь наверняка останется. Но вместе с болью его захлестнуло искристой и переливчатой волной восторга — все взаправду! Ёжкин кот, все же по- настоящему! Он, Витек Королев, на самом деле каким- то неведомым для него самого способом умудрился приручить на расстоянии жука-оленя и при этом обрел способность видеть его, жука, глазами. Не теряя при этом собственной, нормальной, человеческой способности видеть и думать. Да с этакими прибамбасами он теперь сможет такое творить, такое...

Витек торопливо протянул к жуку тощую переливчатую конечность, которая, как ему попутно показалось, обладала способностью гнуться во все стороны, и принялся, теперь уже безо всякой осторожности, вертеть жука туда-сюда. Жук пыхтел, шевелил усами, недовольно разевал и смыкал челюсти, как будто пытаясь прихватить Витька за виртуальный палец, — но слушался. Витек потянул на себя — и жук покорно закачал членистыми боками. Нет-нет, пожалуй, полетов пока хватит, а то совеем чердачок