Век стали и пара - Андрей Николаевич Савинков Страница 2

Долго ли, коротко ли, но путь позора от тюремного паромобиля закончился, и Виктор вступил на первую ступеньку эшафота. Вторая, третья… Ноги с трудом поднимали тело — оно, казалось, ныло каждым тщательно отбитым в процессе «дознания» сантиметром — вверх, а разум в каком-то странном оцепенении по детской еще привычке отмечал количество пройденных ступеней.

Одиннадцать… Наверху его опять подхватили сильные руки коротким тычком бросили на колени. Виктор должен был познать всю глубину унижения прежде чем процедура придет к своему логичному завершению, каким бы оно не было.

Пристав меж тем принялся хорошо поставленным голосом перекрикивая шум собравшейся на площади толпы зачитывать обвинительный приговор. Виктору обещали помилование в случае если признает вину и откажется от своих родителей. Он на такие условия не согласился и теперь ожидал наступления прямых последствий своего упрямства. В королевскую милость он верил мало, поэтому расценивал свои шансы расстаться с головою как 9 из 10.

— За злоумышление участие в заговоре против покойного короля Максима VIII, покушение на жизнь монарха… — пристав продолжал перечислять мнимые и реальные «злодейства» осужденного, среди которых Виктор неожиданно для себя обнаружил еще и покушение на старого короля.

— «Правильно, если уж врать, то побольше, не стесняясь, чем больше и очевиднее ложь, тем быстрее в нее поверят», — мысленно усмехнулся стоящий на коленях мужчина. Он был последим человеком в стране, которому был резон убивать старого короля, который, если говорить честно, и правда скончался подозрительно быстро. Меньше чем за неделю крепкий шестидесятипятилетний старик, не болевший ничем и никогда, поражавший придворных шлюх способностью затрахать до полного изнеможения девку даже на сорок лет младше, и умудряющийся держать традиционно вороватых министров в ежовых рукавицах, сгорел как свечка. Врачи даже не успели понять отчего, естественно в высшем свете пошли шепотки.

— Милости! Милости! — Перекрикивая пристава и притихшую было толпу закричал кто-то с дальнего конца площади как бы намекая, на то, что далеко не все собравшиеся желают сегодня видеть Викторовой крови. — Милости! Милости!

Последние несколько выкриков уже потонули в негодующем гуле толпы. Люди пришлю сюда в такой отвратительный день за развлечением и желали насладиться им до конца.

— … за все вышеперечисленные злодеяния, а также вследствие всяческого отсутствия раскаяния и осознания своей вины перед королем и государством приговаривается… К четвертованию!

Толпа внизу завизжала от восторга в предвкушении невиданного ранее зрелища.

Виктор же в свою очередь дернулся будто от удара плетью. К тому, что ему отрубят голову он был уже в общем-то морально готов, но четвертование… Его же, черт побери, уже лет восемьдесят на практике не применяли, заменяя на другие виды казни. Кто вообще мог подумать, что эта сволочь в короне окажется настолько мстительной, что пойдет на нарушение сложившихся в последние десятилетия традиций⁉ Это же сущее варварство?

Тем временем оглушенного приговором Виктора, все еще ждущего слов о замене мучительной казни чем-то более приятным подхватили сильные руки стоящих по обе стороны помощников палача, споро сняли с него все также отвратительно звенящие кандалы, и переведя в горизонтальное положение начали привязывать распластанное на деревянном щите тело. Сомнений в серьезности происходящего не оставалось практически ни капли.

— Нет! Что вы делаете? Какого х… — попытался было дернуться приговоренный, но палачи были к этому готовы и держали крепко, а короткий тычок в солнечное сплетение быстро выбил дух из измученного тела, разлившись болевой волной по отбитым ранее потрохам.

Виктор попытался закрыть глаза, в которые сверху попадала падающая из нависших над городом свинцовых туч вода. Хотелось проснуться, казалось еще секунда, одно усилие, и он проснется в своей домашней кровати как ни в чем не бывало. Но нет, чуда не происходило, сколько бы он не дергался и не пытался вырваться из этой реальности, обстановка вокруг него и не думала меняться.

От падающих с неба дождевых капель лежащий на спине мужчина практически ничего не видел. Только размытые силуэты нависающих над ним палачей. Вот один из них подхватил в руки здоровенный устрашающего вида топор — толпа на площади зашумела в предвкушении перехода действа непосредственно к самому интересному, — обошел распятое тело и встал с левой стороны. Последнего слова перед началом действа Виктору, что характерно, произнести никто не предложил. Конечно, он же «политический», практически личный враг государства. Было бы странно давать такому возможность высказаться.

Палач с топором некоторое время попереминался с ноги на ногу — вряд ли неизвестный Виктору мужчина был в восторге от своей роли, участие в варварской казни, которой не место в любом просвещенном обществе не украсит ни чье резюме — потом перехватил орудие труда, размахнулся и с хеканием рубанул по левой руке казнимого.

Будто бы в замедленной сьемке Виктор наблюдал за движением лезвия топора, обрамленного падающими дождевыми каплями и лишь в последний момент, успел зажмуриться.

Зажмурился и проснулся…

Проснулся обнаружив себя сидящим на кровати, полностью мокрым от пота и с бешено бьющимся сердцем, которое казалось пытается выскочить из груди.

— Ты опять? — Сквозь сон пробормотала лежащая рядом Мария и, перевернувшись на другой бок вновь засопела, демонстрируя завидную способность спать в любой обстановке.

— Спи, — непонятно зачем ответил Виктор, хотя собеседница вряд ли могла его услышать, машинально поправил одеяло укрыв девушку и сел, свесив ноги вниз. По опыту таких вот ночных представлений он знал, что быстро уснуть у него уже не получится.

Виктор встал и стараясь не шуметь вышел из спальни. Зашел на кухню включил свет, прикрыв дверь, чтобы не помешать Марии досыпать остаток ночи, достал пачку папирос, чиркнул спичкой, закурил.

Почему-то каждый раз, в этом сне идет дождь. На самом деле тогда стояла отличная летняя погода и не было даже намека на тучи. Такие вот странные выверты подсознания, окрашивающие воспоминания о самом худшем дне в жизни в соответствующий им по духу серый цвет. Наверное, какой-нибудь патентованный мозгоправ мог бы сформулировать лучше, но до того, чтобы обращаться за помощью к доктору Виктор еще не дошел. Он предпочитал справляться со своими внутренними демонами самостоятельно. Взгляд непроизвольно сполз на то место, где когда-то была его левая рука. Вместо нее последние полтора десятка лет болтался обрубок до середины плеча. Можно сказать,