Виктор Войников - Резонанс Страница 2

— Он тоже дрожит. Это резонанс. Камертоны настроены на одинаковую частоту и когда начинает звучать один — другой откликается на этот звук.

— Действительно похоже на нас, — улыбнулась она.

Теперь она сидела над чашечкой с ароматным кофе и рассматривала камертон в своих руках. И о чем-то думала. Я пожалел, что упомянул о своих снах.

— Не нужно было портить этот день.

— Ты ничего не испортил. Все в порядке. Просто напомнил старую книгу о ночных кошмарах.

— Старую книгу?

— Да. Она была не совсем о снах, но там рассказывалось о таком случае. Девочку мучили кошмары, в которых ее преследовала акула.

— Акула?

— Да. Она оказывалась в воде, видела плавник и пугаясь просыпалась. Не помню подробностей. Помню только, что сны доводили ее до безумия. С некоторого момента она вообще стала панически бояться засыпать.

Но нашелся человек, который посоветовал ей досмотреть сон до конца.

— Рациональное зерно в этом есть, — согласился я.

— Ну да. Эдакое «джиу-джитсу». «Поддаться и победить».

— Меня учили другому варианту. Страху нужно идти навстречу.

— Именно. И когда она решила досмотреть сон до конца он перестал ей сниться.

— Интересная история, — я читал эту книгу. Она была написана человеком, пережившим немецкие концлагеря. Принцип, на котором был построен подобный рецепт, назывался сложно и загадочно. Парадоксальная интенция.

— Ага, — она отпила глоток. Задумчиво пошевелила пальцами ноги к которым прилипли песчинки, — И я все собираюсь попробовать этот рецепт, но… забываю про него что ли? — она поежилась, — Постараться увидеть свой кошмар — особенно такой — это не так уж и просто.

— Да, — согласился я, — Даже не знаю — захотелось ли бы мне, чтобы он вернулся.

— Но попробовать стоит?

— Стоит, — я посмотрел в свою чашку. Мне почему-то не хотелось говорить об этом. Слова и мысли были правильными, но… но мне совсем не хотелось пробовать это на практике. Что-то было не так, — Ты во всяком случае попробуй.

Она коснулась моей руки и заглянула мне в глаза.

— Человек, — тихо сказала она, — Что с тобой? Я зацепила больное место?

Я собирался пожать плечами, когда меня оглушило грохотом. Бам! Бам-бам-бам! БУМ!

Это было как вспышка. Только не вспышка света, а вспышка тьмы.

С моего лица что-то содрали. Все исчезло, залитое ярким светом. Кулаком в нос ударил запах сырости с хлоркой. Плеск воды и голоса оглушали. Кто-то светил мне в глаза. Краски, звуки, запахи, ощущения были чересчур сильными. Когда выходишь из темноты на яркий свет — он слепит. Меня слепило одновременно светом, звуками, запахами и ощущением тела. Голова гудела как старинный церковный колокол.

— ВОТ ОН! — прогромыхало у меня над головой. Лицо человека, возникшее между мной и потолком было закрыто противогазной маской, голос гулко гудел в переговорной мембране. Его автомат кисло и шероховато пах кордитом, — МЫ НАШЛИ ЕГО!

— Повторим факты еще раз, — сказал усталый человек. Человек был психологом. Одним из лучших. Мне так сказали. Сам он обязательно уточнял, что вовсе не психолог, а психиатр, но мне было удобнее думать о нем, как о психологе.

— Повторим, — так же устало согласился я. За окном моросил дождь. Если чуть-чуть сместиться к подоконнику можно было заметить желтеющие осенние платаны за оградой.

— К вам применили пытку… особого рода. Сенсорная депривация, — я не хотел вспоминать, но когда это воображение подчинялось воле? Подвал вспомнился очень живо. Ванны, наполненные особым составом. Мертвые взгляды людей с которых срывали маски и наушники. Психолог перечислял факты, а я все вспоминал этих людей. Моих сокамерников. Сокамерников по небытию.

Небытие. «Тотал-офф». «Отключка». То, что называлось сложным и малопонятным простому человеку термином «сенсорная депривация». Последнее веяние времени, мода в пыточном искусстве. Изощренная пытка, позволяющая оставить человека целым и невредимым. Телесно. Физически.

Тебя похищают на рассвете — когда ты больше всего дезориентирован. Заталкивают в машину. Куда-то волокут. Надевают темную маску, наушники с «белым шумом» и картонные трубки на руки — чтобы ты не мог ощупать свое тело. С этого момента — ты выключен из этого мира. Даже цикл приемов пищи сбит и перепутан — чтобы сознанию было не за что зацепиться. Метод могли варьировать. Вместо трубок — погружение в теплую воду со специальным поплавком для головы, не дающим захлебнуться. Иногда — как в моем случае — кормление через специальную трубку. Иногда — специальные психотропные препараты, погружавшие человека в иллюзорную дрему.

Главное — отключить внешний поток информации. Вырванный из океана информационных потоков, мозг ведет себя как двигатель запущенный на холостой ход. Хватало нескольких дней, чтобы человек начал говорить. По своей воле. Нас — вытащенных из «темной комнаты» — держали там три месяца.

— Вы нашли очень интересное решение этой проблемы, — хмыкнул психолог, — Парадоксальную интенцию. Другие пытались сопротивляться, находя самые незначительные кусочки реальности, чтобы уцепиться за них и сохранить связь с реальностью. Один из тех, кого мы освободили вместе с вами и кто сумел сохранить рассудок, рассказывал, что выжил потому, что научился слышать гул поезда, регулярно проходившего мимо. Ему не верили — рядом не проходило никаких железных дорог, — психолог вздохнул, — Мы считали, что у него галлюцинации, пока не догадались, что он чувствовал вибрацию от проходящего поезда метро.

А вы, вместо того, чтобы сопротивляться отрыву от реальности, наоборот постарались погрузиться в галлюцинации как можно глубже. Настолько глубоко, что в какой-то момент ваш мозг начал считать эти галлюцинации реальностью.

Похоже, это сработало. Хотя, — он поморщился, — С некоторыми побочными эффектами.

«Побочные эффекты» заключались в том, что я до сих пор просыпался в холодном поту от того, что мне снились голоса. Я снова тонул в вязкой темноте. Клокочущие голоса снова допрашивали меня. Только в этот раз они интересовались — уверен ли я в том, что разобрался где реальность, а где — сон? Уверен ли я что проснулся окончательно? Сейчас эти кошмары снились мне реже, но ночь все еще казалась мне врагом, коварной западней где таились голоса и пряталось небытие. Первое время у меня случались провалы в памяти — я приходил в себя, «включаясь» в совершенно незнакомом месте и не помня, кто я и как сюда попал.

Что держало меня на плаву? Что сохранило мне рассудок? Уж точно не беседы с этим усталым человеком и не успокоительные, которыми меня пичкали первое время и от которых я чувствовал себя, словно погруженным в воду. В теплую воду «темной комнаты».