Олег Генералов - Копатели. Энергия Завета Страница 20

– Слушай, ну что за фигня, а?

– Ну что за фигня, а?

Маршалин проснулся от назойливого дверного звонка. Человек по ту сторону двери явно не переживал от того, что в восемь утра приличные люди могут еще спать. Негромко матерясь, Макс прошел в прихожую и распахнул входную дверь.

Первое, что предстало его взору, был бюст. «Третий номер», – автоматически подумал он.

– Четвертый, – раздался голос обладательницы бюста, и Макс теперь обратил внимание на неё саму. Яркая, щедро намикияженная брюнетка лет двадцати пяти. Стиль одежды Макс определил как вызывающий. Розовый плащ и черные лосины производили впечатление.

Обладательница сделала шаг вперед, потесняя Макса и заходя в квартиру. Прихожая наполнилась ароматом духов и арбузной жевательной резинки.

– Валентина. – Она протянула руку для приветствия. – Отличные труселя. Dim?

– Dim, – ответил Макс и спохватился. – Ой. Извините. Я не одет совсем. – Макс направился в комнату.

– Да ничего, я привычная, – вслед ему прокричала гостья. – А вы, значит, Маршалин?

– Маршалин. – Макс накинул халат и вернулся в прихожую. – А с кем, собственно, имею честь?

– Валентина, домохозяйка. Вы ведь в агентство звонили?

– Ах да, я забыл совсем. – Макс провел рукой вокруг себя. – Ну что же, раз так, добро пожаловать. Принимайте хозяйство.

Маршалин повел утреннюю гостью по квартире, показывая свое жилище.

– Вот здесь кухня. Варочная панель газовая, духовка электрическая. Холодильник тут. Вот там ванная и туалет.

– Да… – протянула Валентина, разглядывая бардак, в центре которого она находилась. – Давно холостякуешь?

– Три дня.

– Сурово. Но это ничего. И не такое видели.

– Ну, вы располагайтесь, – Макс замялся, не зная, что еще сказать. – Раз уж я так рано проснулся… благодаря вам, Валентина… Поеду-ка я сегодня на работу пораньше.

Маршалин скрылся в ванной. Когда он вышел минут через десять, его ожидал сюрприз. К запаху духов Валентины в квартире добавился аромат кофе и чего-то еще, безумно вкусного. Он оделся и прошел на кухню. От былого бардака там уже не осталось и следа. Гора грязной посуды, скопившаяся за прошедшие дни, была перемещена в посудомоечную машину, на столе дымилась чашка кофе, а сама Валентина, уже переодевшаяся в свою, как понял Макс, рабочую одежду, стояла у плиты, занимаясь производством аппетитно благоухающих блинчиков.

– Валя, я обычно не завтракаю, только кофе, – смутился Макс.

– И очень зря. Вредно это. Завтракать надо. – Валентина поставила тарелку с блинами на стол. – Я, конечно, могу и сама съесть, но все-таки рекомендую попробовать. От моих блинов еще никто не отказывался.

Валентина была права. Таких вкусных блинов он не ел с самого детства. Сложенные в башенку, со сливочным маслом и сахаром, они были великолепны. Макс вспомнил, что именно так готовила блины его бабушка.

– Валя, а ты откуда?

– Я-то? С Митино.

– Да нет, я имею ввиду, откуда приехала? Акцент у тебя не московский.

– Ах акцент… Так с Горловки я родом.

– Давно в Москве?

– Да лет десять уже. Приехала в институт поступать. Поступить-то не поступила. Да так и осталась тута.

– В театральный, небось, поступала?

– Да что я, «прости господи» какая, в театральный поступать? Нет, я в Институт Культуры документы подавала. Да провалили меня. Три раза.

– Ах, Институт Культуры! Это другое дело. Это серьезно, – Макс делал огромное усилие, чтобы не улыбнуться. – Валя, спасибо тебе за завтрак, пора ехать. Я, правда, не уверен, что после твоих блинов смогу в дверь пройти.

– Это еще что. Я к ужину пирогов напеку. А то ведь тощий такой, одни кости торчат. Разве ж это дело, мужику такому тощему ходить. Вот бабы-то и бросают, что тощий. На худого ведь ни понадеяться, ни опереться, одно расстройство. Но это ничего, это мы быстро исправим.

– Валентина, я ушел. – Макс спасался бегством от окружившей его заботой женщины. Уж слишком этой заботы стало много. Он к такому не привык. Даже когда он жил с Викой, они были достаточно независимы друг от друга. Вроде и существовали вместе, но каждый был, при этом, сам по себе. Они старались не покушаться на свободу и личное пространство партнера. О том, чтобы Виктория готовила бы ему завтрак, даже не было и речи. Скорее наоборот, Макс иногда, в выходной, мог сварганить кофе и с цветочком в зубах принести его в кровать… Обычно это случалось после того, как он в очередной раз вызывал ее гнев тем, что забывал о чем-то, очень для неё важном.

Спохватившись, он вернулся и порылся в карманах.

– Ключи на тумбочке в прихожей, – прокричал он в кухню.

– Да поняла я, чего орать то, – появилась из комнаты Валентина, вооруженная тряпкой. – Иди, иди, я закрою.

Пока спускался лифт, Макс слышал, как стучат замки его железной двери.

Закрыв массивную дверь своего особняка, Лев Аронович шел по длинным темным коридорам, размышляя о разговоре с братом. Сейчас им уже по семьдесят восемь лет. Вполне подходящий возраст для того, чтобы начать задумываться о вечном. Чего он смог добиться за всю свою долгую жизнь? В науке так и не преуспел, хотя в молодости подавал большие надежды. Наверное, зря он тогда бросил кафедру. Конечно, в то время, в начале пятидесятых, он так не думал. Блестяще закончив институт, они с братом получили очень интересные предложения о работе. Всё-таки, имя отца, знаменитого археолога, открывало любые двери, ведь он был тогда на пике славы. Экспедиции на Ближний Восток и в Африку, несмотря на царившее там военное напряжение, закончились весьма успешно. Было совершено несколько потрясающих открытий, а над обработкой материалов предстояло работать еще многие годы. Брат тогда устроился к отцу, а он, в поисках некоей самостоятельности и свободы, с удовольствием выбрал кафедру археологии Ленинградского университета.

Однако Лёва так и не смог победить в себе ревность к славе отца. Сообщество ленинградской науки было немаленьким, но, как водится, все знали всё и обо всём. В каждом взгляде, в каждом упоминании своей фамилии он читал: «А, ну понятно. Пристроился сынок тогосамого в теплое местечко». Промучился таким образом пару лет, так и не получив интересных тем, хотя вполне мог. В конце концов, плюнул и уехал в Москву, подальше от отца, от завистливых коллег, от того, что его так раздражало в промозглом Ленинграде. И уехал как раз вовремя. Это спасло его жизнь.

Раскрутившееся «еврейское дело» затянуло в свои жернова и отца, и брата. Он тоже был «на карандаше», как говорится, однако переезд в Москву сыграл свою спасительную роль. Старые коллеги уже перестали «писать» на него, а новые еще не начали. Вот так и избежал он лагерей. Хотя, конечно, переживал сильно. Собирался несколько раз написать письмо в Кремль, но смелости не хватило. Впрочем, брата быстро выпустили. А вот отец так и сгинул там бесследно. Здоровье уже было не то.