Голос Древних - Антон Александрович Карелин Страница 23

Он пружинисто шагнул в сектор войны.

Оставалось три секунды. Фокс мог уравнять голоса и привести ситуацию к новой ничьей, если бы выбрал созидание. Он даже почувствовал мимолётный интерес посмотреть, что в такой ситуации предпримет система. Но при абсолютной ничьей решение мог принять слепой случай, и эта мысль Одиссею совсем не понравилась.

— Мы на Планете судьбы, — сказал он. — Давайте творить её сами.

И шагнул туда, где уже стояли четверо. В бой.

Синие линии вспыхнули и угасли, чёрные статуи с сокрушительным рокотом содрогнулись, потеряли форму и потоками рухнули вниз. Вода взволновалась, забурлила, и крупные, хваткие волны разнесли восьмерых по кругу. Напряжение заполнило каждого, все понимали, что в следующий тур пройдут четверо, а остальных ждёт… в лучшем случае, конец игры.

Символ выбора вспыхнул над головой Схазмы, а символы вопроса над головами остальных. Выбор соперника, понял Фокс. И раз сэлла была первой, кто шагнул в выигравший сектор, ей дали право первого выбора, с кем сражаться.

— Мой маленький враг, — сказала Схазма с неуловимым оттенком сладострастия, от которого становилось неприятно. — Ты думаешь, что защищён своей бездонной сумкой луковых полей и обвесом из погремушек. Давай я покажу тебе, что такое жизнь.

Её щупальце с тихим чавканьем сформировалось в коротенькую руку с толстыми пальцами, которая указала на дельца — и обоих связал бледный синий луч. Теперь символ выбора вспыхнул над головой Шеры, а вопросы над головами тех, кто ещё не был определён.

Охотница сделала шаг вперёд, ей сосредоточенный взгляд обежал каждого из оставшихся противников. Лум испуганно сжался.

— Ты слишком слаб, — качнула головой кошка, не пытаясь оскорбить, а констатируя факт. — Если змей ошибается, то в драке с тобой нет смысла.

Её взгляд скользнул по Одиссею со Свийсом и отверг их по тем же причинам. На секунду задержавшись на Геометрисе, она напряжённо мотнула хвостом. Слишком странный, неизвестность опасна.

— Ты, — фазовый коготь Шеры указывал Ане в грудь. — Прошивки, реакция, улучшенная генетика, ты явно из сильных своего мира или с какой-то из развитых планет. Ты будешь достойной соперницей?

Ана секунду подумала и кивнула, собранная и молчаливая, как большую часть игры.

— Что ж. Мой выбор определит и третью, и четвёртую пару, — проскрипел Свийс, когда настал его черёд. Он уставился на Одиссея. — Знаешь, мистер мошенник, я уже один раз уделал тебя, честно и справедливо. Не знаю, как ты ухитрился вернуться в игру, ты явно сообразителен и хитёр, а может, работаешь на какую-нибудь гадостную корпорацию. Но у изворотливости и денег есть пределы, и чистый интеллект всегда побеждает уловки!

Вот как. Для старика были важны принципы, и неожиданное возвращение соперника в игру покоробило и расстроило его. Фокс, хоть и смотрел на ситуацию совершенно по-другому, с пониманием кивнул.

— Посмотрим, ссссумеешь ли ты сссспастись на этот раз, — прошипел Свийс, и синий луч упёрся в грудь Фокса.

Геометрис и Лум уставились друг на друга, первый с лёгким удивлённым рокотом, второй издав неловкое «Эээ…» Луч связал их, и по всей планете снова прокатился рокот.

Вода вздыбилась и отодвинула игроков друг от друга, а в центре поднялась, как ровное плато, и застыла широкой ареной из чёрного стекла. Арену накрыл купол поля Древних, через которое пока не удалось проникнуть ничему. Символы Луума и Геометриса ярко вспыхнули.

— Первый бой ваш! — воскликнула Шера, смещаясь в сторону для лучшего обзора за теми, кто взойдёт на арену, и теми, кто останется наблюдать.

Геометрис плавно двинулся вперёд, а Лум обречённо поплёлся следом.

— Не унывай! — сказал ему Фокс. — Скорее всего профессор Свийс прав.

— Ещё бы, — буркнул крулианец.

Как только противники взошли на арену, наступила пронзительная тишина… и перед обоими возникло по синей звезде.

— Ха, — торжествующе фыркнул змей.

Геометрис издал озадаченный рокот, всё его многофигурное тело заходило ходуном.

— Ух ты! — Лум схватил звезду обеими руками, и его глаза тут же выпучились от изумления. — Тут… разные бойцы… Их тысячи! Они… УХ ТЫ! Это лучшие воители в истории галактики!!

Его голос сбился на восторженный визг.

— Да’Вир упорядочиватель!!! Геран Разрушитель!!! О, цветок всеобщности, я могу выбрать любого из них? Я могу стать… Ифиридой Завершающей, я могу стать… кем угодно! Понимаете?

Такого поворота не ожидал даже Свийс. Он задумчиво замер, как и остальные; Шера нервно хлестала хвостом по бокам, и даже Схазма тихо колебалась, её бахрома шла волнами, а конечности бесконтрольно морфировались в руки, щупы, когти, острия и клешни.

Геометрис сдержанно рокотнул, его кольца смещались туда-сюда, словно не могли определиться; синяя звезда вспыхнула перед ним, ещё раз, стала яркой в последний раз и бесследно угасла.

— Он отказался, — испуганно сказал Лум, в поисках поддержки взглянув на Одиссея. — От звезды, от величайших воителей… Он считает, что справится сам?

Если вдуматься, это пугало. Геометрис величаво повернулся, издал лёгкий рокот, и пространство вокруг него расслоилось, а затем мгновенно сошлось. Лум сглотнул, представив, как распадающиеся пласты разрезают его на десятки частей, и никакая броня или защитное поле не может их остановить; а залпы из любых видов оружия и попытки дотянуться до Геометриса любой из прямых атак обречены на неудачу. Ведь сам мир вокруг него сдвигается, чтобы защитить.

Мастер пространства был одновременно смертоносным и неуязвимым, к тому же, загадочным для остальных: никто не знал, на что в самом деле способен Геометрис. Неудивительно, что каменный синхронизатор выбрал остаться собой и сражаться в привычном облике. Но что было делать бедному мирному ваффу? Звезда в руках Лума погасла, вспыхнула, она пульсировала всё быстрее, на выбор оставалось несколько секунд.

— У него нет имени, — пробормотал историк, весь устремлённый в ментальное пространство, заполненное сонмом легендарных бойцов. — Он просто… с’харн. Как же это?

Звезда вспыхнула, и синий свет окутал стройную фигурку ваффу. Он погас, и почти каждый из игроков вздрогнул, увидев живую неестественную фигуру, стоящую там, где только что был Лум Весельчак.

Худое тело с’харна, обтянутое кожей, через которую проступали кости, прикрывал рваный балахон, сотканный из свисающих тканей и изученных ветхостью прорех. Казалось, он едва держится на костлявом теле и вот-вот спадёт по частям. То же ощущение возникало от самого с’харна: он неровно стоял на ногах разной длинны и пошатывался при каждом вдохе; его наклонённая под неестественным углом безволосая голова с заострённым верхом и вытянутым затылком скрывалась под рваным капюшоном. Но больше тревожил даже не расовый облик существа, а то, что всё его тело покрывали крошечные язвы, наросты и раны, они громоздились повсюду, въедались в и без того истощённое тело. На это было страшно смотреть.

С’харн поднял голову, не открывая трёх узких вертикальных глаз, и слепо уставился на парящее каменное существо. Кривые рты-трещины изогнулись и издали протяжный вздох боли. Все символы погасли, и на мгновение наступила полная и тишина.

Маленький лоскут грязно-серого балахона взлетел в воздух, словно несомый дуновением ветра, только ветра под куполом не было. Обрывок скользил, невесомо и безвольно, метался в воздухе, всё ближе к Геометрису.

Грянул рокот, детали каменного существа перестроились в боевую формацию, круги пришли в движение, смещая пространство вокруг. Резкие расслоения стремительно простёрлись в сторону с’харна, одно из них прошло по лоскуту и рассекло его в клочья. Изломы пространства страшно падали с трёх сторон, сходясь в точке удара, где стоял с’харн — ещё мгновение, и измождённое тело разорвёт на…

Удар не достиг цели. Изломы остановились, не дотянувшись едва-едва, потому что узкая ладонь с’харна отнялась от впалой груди и протянулась к Геометрису. Три скрюченных пальца замерли, подрагивая, и Сила, ощутимая даже за пределами арены, пронизала всё вокруг. Кинетическая хватка сжала все камни и круги Геометриса, не позволяя им сдвинуться ни на миллиметр, чтобы довести раскол пространства до конца.

Конгломерат элементов и фигур заходил ходуном, пытаясь перестроиться; три круга яростно закрутились, стараясь прервать кинетическую блокаду. С’харн слабо, придушенно выдохнул: даже малейший жест причинял ему боль, и череп, обтянутый кожей, исказился в муке.