Мгновение - Яна Левская Страница 24

– Может быть. Я бы на месте службы безопасности “Миллениума” так и поступила. Но тогда стоит хоть кому-то обмолвиться о таком письме, и блеф раскроется, а рыбка ускользнёт. Мне кажется, дело не в этом.

– А в чём тогда?

Амина поёжилась, и Рун обнял её покрепче.

– Я весь день об этом думаю. Если честно, понятия не имею, зачем мне это прислали. Но я почти уверена, что это не “Эйдженс”. То, как всё это сделано – записка в почтовый ящик, без подписи, без требований, тайком…

– Синклер?

– Больше некому. Весь научный центр переполошили, да ещё и взлом базы на него повесили. Ему это, ясное дело, не понравилось – вот он и пытается обратить ситуацию себе на пользу.

– И это не шантаж. Он просто пугает тебя, даёт понять, что ты в его руках. Будто морально готовит к чему-то. Да, пожалуй это Синклер. Наверное, планирует тебя завербовать. Хакер, способный взломать “Миллениум” явно не помешал бы тем, на кого он работает.

– Мы не знаем кто он и на что способен. Вполне может быть, что он сам хакер не хуже. Ведь как-то он достал этот фрагмент кода.

– Достать код – не то же самое, что им воспользоваться. Нет, он не в состоянии самостоятельно взломать базу. Ты точно ему нужна – иначе бы он просто сдал тебя, выдав за себя, и обеспечил себе тем самым спокойствие.

Канзи задумалась.

– Наверное, ты прав, – она склонила голову на плечо Руна. – Но легче-то не становится. Чего вот ему надо? И что теперь делать мне?

– Не бояться. Делать вид, будто не было никакой записки. Пусть отправитель сам делает ход, раз не назвался. Зато если кто-то заговорит с тобой об этом…

– … то это либо ещё один получатель, либо сам отправитель. Да, понимаю. Но знаешь, что? Теперь я точно знаю, что этот таинственный некто сделает ход. И боюсь, что пространства для манёвра он мне больше не даст.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказал Этингер.

Сказал, хотя придумать ничего не мог. И не представлял, что может сделать он – обычный человек на обычной должности, от которого ничего не зависит. Особенно если учесть недавние открытия… Рун знал только одно – их с Аминой уже затянуло на опасную глубину, и если совсем ничего не делать, затянет ещё глубже. И тогда непременно раздавит.

До принудительного свёртывания симуляции оставалось еще полтора часа, поэтому они снова забрались под одеяло. Даже говорить не хотелось – слишком уж угнетали перспективы. Поэтому они просто лежали молча, обнявшись.

– Как же мы дошли до всего этого? – спросила Канзи, словно размышляя вслух. – Прячемся в симуляции, чтобы иметь возможность открыто поговорить. А ведь пару недель назад и мысли такой не возникало! Как быстро всё встало с ног на голову…

Рун молчал. Он знал, что Амине страшно – и ему тоже было страшно. Он тоже не понимал, как можно было дать затянуть себя в эту интригу. Но чтобы ещё больше не расстраивать подругу, старался быть храбрее, чем есть.

– Есть вещи, которые от нас не зависят, – сказал Этингер. – Куда приведёт нас кривая времени, например. Ты уж мне поверь как историку, лучше об этом не переживать. Время – оно как железная дорога. Будущее впереди, прошлое – позади, а настоящее – это несущийся на всех парах поезд, никем не управляемый. Мы все сидим в вагонах и не можем ни остановить состав, ни даже замедлить его. Только весело несёмся навстречу неизвестности… А однажды спрыгиваем с него. Прямо на полном ходу. И остаёмся лежать на обочине прошлого, пока настоящее уносит остальных всё дальше и дальше в туман…

– Как-то мрачновато. Неужели ты правда всё так и воспринимаешь?

– Нет. Я предпочёл бы что-то более оптимистичное, – Рун задумался и добавил: – Наверное, в этом и есть моя беда.

За всеми этими тревожными разговорами веселье и романтика утекли, как песок сквозь пальцы. Поэтому всю дорогу домой они оба молчали. Не так Рун хотел, чтобы заканчивались его свидания, но выбирать не приходилось. Глядя, как мелькает за окном вагона ночная люменисценция, он дал себе обещание, что если они выберутся из передряги – лишь бы только выбрались! – он костьми ляжет, но сделает так, чтобы Амина рядом с ним улыбалась.

Этингер проводил подругу до её номера, они обнялись на прощание, и Рун уже развернулся, чтобы уйти к себе, как вдруг услышал тихое:

– Может, останешься сегодня со мной?

Он обернулся: Амина смотрела на него так, словно сама не верила, что это сказала. И всё же под смущением и досадой Рун отчётливо разглядел умоляющий взгляд маленькой напуганной девочки. Если бы он не согласился, она бы не обиделась. Если бы он думал слишком долго, она бы сама отказалась от своих слов. Но он ответил:

– Конечно. Я останусь.

И получил в награду вздох облегчения.

На этот раз они легли вместе по-настоящему, но Руну всё равно казалось, что это уже не впервые. Раньше в такие моменты он волновался, а теперь будто вернулся к чему-то давно знакомому, изначальному. Большую часть жизни Этингер прожил один и не привык делить постель с кем-то ещё, но именно в ту ночь вместе с Аминой он, даже несмотря на тревогу и подавленность, спал как убитый.

14

Они проснулись ни свет ни заря.

Открыв глаза, Рун увидел совершенно новую Амину Канзи: босую, в халате, с чуть растрёпанными волосами и кружкой в виде мультяшного осьминога в руке. От горячего кофе глаза осьминога крайне забавно выпучились и покраснели; прихлёбывая из своей кружки, Рун косился на него и думал, что эта детская вещица ну никак не вписывается в его представление об Амине, и что за последние сутки хакерша предстала перед ним в большем количестве ипостасей, чем за всё их прежнее знакомство.

Словно на фоне рушащегося старого мира, прогнившего и лживого насквозь, Этингер открывал для себя новый – маленький и тёплый, существующий только вокруг определённой женщины. Казалось, отойди чуть подальше – и краски этого уютного мирка померкнут, растворятся в безграничности Вселенной, и тогда дорогу назад придётся искать наощупь. Сейчас же Рун просто сидел на этом крохотном островке жизни и ему очень нравилось место, где он нечаянно оказался.

Они сидели вдвоём на кухне, потягивая крепкий кофе, и в утренней тишине их рыхлые, сонные голоса звучали как нельзя кстати. За окном рассвет высвобождал Францию из мягких объятий ночи, просыпались птицы. По тянущейся в отдалении нити магистрали поехали первые