Сигиец (СИ) - Dьюк Александр Александрович Страница 3

Глава 1

Провинция Зейден, Анрия,

Лето 1636 года от Сожжения Господня

Ветер нес со стороны Гердовой бухты соленый запах Гарнунского моря. В ясном утреннем небе кричали чайки. Шумели разбивающие о молы волны. Из грозно возвышавшегося над бухтой форта Зеевахт доносились отдаленные звуки утренней муштры. На внешнем рейде качались сторожевые корабли, на внутреннем — ждали своей очереди каботажники, мелкие и средние торговые суда, к которым то и дело направлялись лодки с таможенными инспекторами. Вахтенные отбивали склянки. Слышались команды боцманов, пытавшихся удержать в повиновении матросов, которые уже грезили о твердой земле, кабаках и борделях. Скрипели журавли подъемных кранов, разгружающих трюмы пришвартованных к причалам кораблей. Кричали стропальщики, крепившие грузы. Переругивались нагруженные работой докеры. Тарахтели перекатываемые бочки. Где-то трещал упавший на камень причала ящик, там же красочно описывалось генеалогическое древо нерадивого носильщика и определялись анатомические особенности строения его рук. Неутомимые писари записывали за строгими, неподкупными таможенниками. Возле них неуверенно переминались взволнованные капитаны и владельцы кораблей, при каждом взгляде таможенника в бумаги утиравшие вспотевшие лбы платками, рукавами и полями шляп. Представители неподкупной таможни и морской торговли спорили, возмущались, отрицали, возражали, подмигивали, сулили, заверяли, клялись и заговорщицки перешептывались. А досмотр выявлял или не выявлял наличие контрабандных товаров.

Анрия была самым крупным портом на Южном Берегу и воротами Империи в Этелу, на анрийский порт приходилась основная доля имперской внешней торговли на Гарнунском море. Мало кто уже помнил — или делал вид, что не помнит, — что совсем недавно у Анрии была совершенно иная репутация. Отсюда сто с лишним лет назад отплывал в Шамсит Сигизмунд Ландрийский Лев, с боем взяв непокорный вольный город, слывший пиратской столицей. Хотя еще тридцать лет назад любой корабль под черным флагом мог спокойно зайти в Гердову бухту, а орудия Зеевахта салютовали скелету-копьеносцу Эрхарта Черного, черепу и кресту Алмазного Филипа и косе смерти Счастливчика Крюгера. В анрийских кабаках достаточно было крикнуть «Пьер Дюбуа», «Диего Амаро» или «Афат Альбияр», чтобы толпы желающих пополнили потрепанную при абордаже команду. Анрийские банкиры и ростовщики с готовностью открывали сберегательные счета на имена простых торговцев сахаром и специями Веселого Эда или Яспера Музыканта. А совсем недавно анрийские склады полнились контрабандным товаром, «спасенным» с дрейфующих в открытом море кабирских кораблей командой Генриха ван дер Фрихха, капитана торгового двадцатичетырехпушечного брига «Морской дьявол».

Но кабиро-имперские войны закончились, а вместе с ними закончилось и пиратство на Гарнунском море. Пиратов либо загнали на Ту-Джаррские острова, откуда они осмеливались нападать лишь на небольшие одинокие суда, либо вовсе вытеснили к Коярскому архипелагу, где до них мало кому есть дело, кроме самих коярцев, ютившихся на обочине истории и мировой политики.

Анрия стала примерно чтущим имперский закон богатым торговым и промышленным центром, городом, где цветет коммерция и предпринимательство. А все те преувеличенные слухи о разгуле преступности и Большой Шестерке опровергались на высочайшем уровне.

Бруно жил в Анрии почти всю свою жизнь. В молодости чтобы заработать, ему пришлось выйти в море. Выбор морской стези в Анрии всегда был обширен, поэтому Бруно выбирал тщательно. В Его Величества Кайзера Фридриха Второго флоте была жесткая дисциплина и могли убить. У пиратов дисциплина была еще жестче и умирали гораздо чаще. В рыболовецком промысле приходилось горбатиться круглые сутки, чтобы отдавать долю и хоть как-то кормить себя. Береговые контрабандисты больше прятались по пещерам и лесным фортам или постоянно бегали от патрулей, резались с хакирами, пиратами, клиентами, друг с другом, нежели курсировали на тартанах вдоль побережья.

Поэтому Бруно пошел матросом на торговое судно и очень быстро пожалел об этом. Приходилось много работать, недоедать, недосыпать, жить в постоянном страхе заболеть цингой, слушать постоянные выговоры, а однажды пережить порку, и день и ночь смотреть на до тошноты одинаковый морской пейзаж.

В конце концов, все окончилось тем, что капитана поймали на провозе контрабанды и справедливо вздернули, а матросов сослали на рудники Нойесталля. Не избежал этой участи и Бруно, но ему дали всего год, причем, не самый худший в его жизни. Оказавшись на свободе, Бруно после недолгих раздумий вернулся в Анрию и только тогда понял, для чего родился.

Он родился, чтобы стать профессиональным нищим.

И в этом очень быстро достиг вершин мастерства. Он так ловко делал жалкий вид, ныл, плакал и сочинял слезливые истории, что у прохожих рука сама тянулась, чтобы бросить бедолаге пару нидеров. К тому же, Бруно обладал определенной склонностью к изучению языков, поскольку в Анрии без этого профессиональным попрошайкой стать невозможно. Он мог подсказать дорогу на трех, благословить и пожелать долгого здравия на семи, выклянчить монетку для бедного нищего на двенадцати, представиться брошенным ветераном войны на двух и послать упрямого скрягу на пятнадцати различных языках.

Вскоре Бруно вошел в шайку таких же уличных попрошаек и мелких карманников и за очень короткое время стал среди них настоящим авторитетом и общепризнанным маэстро «честного вытягивания нечестно заработанных медяков». Среди попрошаек считалось, что нет такого зазнавшегося скупердяя, который отказался бы подать Маэстро милостыню, а если такой находился, то Бруно считал прижимистость личным вызовом и не успокаивался, пока не освобождал его кошелек от пригоршни монет, а то и пары зильберов.

В общем, можно было с уверенностью сказать, что Бруно был счастлив. Занимался любимым делом, был в нем успешен, имел признание и какую-никакую крышу над головой и кусок хлеба.

Впрочем, счастье имеет обыкновение когда-нибудь закончиться.

Бруно любил, когда в порт заходит много кораблей — хороший день для заработка. У матросов обострено братское чувство, а еще прогрессирует щедрость, стоит им оказаться на твердой земле, поэтому редко кто откажется подать бывшему моряку, списанному на берег по причине немощи и болезни. Когда надо Бруно умел становиться до слез немощным и до тошноты болезненным.

Маэстро шел на свое излюбленное рабочее место в приподнятом настроении, в уме перебирая подходящие на сегодня жалобы, слезы, унижения и готовые для особо придирчивых клиентов объяснения нелегкой судьбы и невозможности зарабатывать по-человечески. Но на Рыбном прогоне, примыкающем к анрийскому порту, решил сделать вынужденную остановку. Бруно не мог отказаться от пары лишних медяков, а эта остановка сулила целую пригоршню.

Он стоял посреди дороги.

Наметанный глаз профессионального попрошайки еще издали выявил, что этот клиент в Анрии впервые. Даже самые уверенные в себе люди в чужом городе ведут себя по-особому и все равно выделяются в толпе, настороженно озираясь по сторонам. Подойдя чуть ближе, Бруно смог приблизительно оценить и кошелек фремде и довольно потер руки. За подсказку всегда подавали щедро, ведь только Бруно подсказывал именно ту дорогу, по которой можно дойти до пункта назначения в целом виде и почти без синяков. В зависимости от щедрости клиента и настроения Бруно, конечно.

Так что он ссутулился, настроил голос, чтобы звучать соответствующим образом, и заковылял к чужаку, сильно припадая на левую ногу.

Подойдя совсем близко, Бруно слегка разочаровался. Он принял чужака за кабирского офицера, но теперь понял, что военным тот не был, хоть фремде и был одет в черный кабирский мундир, подпоясанный кушаком, но без каких-либо знаков различий, а ворот был фривольно и вовсе не по-военному расстегнут на три пуговицы.