Максим Марух - Игра Лазаря Страница 3

Внутренняя отделка коттеджа была под стать внешней. Убранство вокруг имело сумбурный, нищенский вид. Стены без обоев, грубо оштукатуренные, дощатый пол не окрашен. Мебель всюду разная, но одинаково старая и обветшалая. И только двери, словно близнецы братья, как на подбор – дорогие, из цельного древесного массива. Вероятно, покупались ещё до того, как хозяину стройки предоставили первую смету.

3

Впятером спустились на кухню. Лазарь, Сенсор и Марс ждали за обеденным столом, пока Айма и Дара разливали по тарелкам дежурное блюдо – горячий мясной суп. Лазарь всегда считал, что у любого дежурного блюда есть один недостаток: рано или поздно от него кого угодно начнёт тошнить. Но пока суп ему нравился, он не спешил сообщать о своей точке зрения.

– А где Матвей? – спросила Дара, перенося тарелки на стол. – Вроде был утром.

– Был, – подтвердил Сенсор. – Попросил машину, когда я приехал. Дела у него какие-то в городе.

– Не уточнил, какие?

– Не знаю. Может, по работе.

Лазарь, занятый складыванием самолётика из бумажной салфетки, поднял глаза:

– Конечно, он не уточнил. И уж точно не по работе – по воскресеньям даже крутые коммерсы обедают дома.

Два месяца назад Матвей подался в бизнесмены. На площади имени Гагарина – единственной в городе точке питания для тех, кто не успел поужинать до полуночи и предпочитает не задумываться о происхождении мяса в местной шаурме – Матвей арендовал ларёк, торгующий цыплятами-гриль. Во сколько ему обошлась аренда не знал никто, кроме Аймы, и, может быть, Дары. О том, какую прибыль приносит ларёк (и приносит ли вообще) знала лишь продавщица, работавшая там с самого начала, и, может быть, Матвей. О том, как долго продлится новое увлечение Матвея, не знал, пожалуй, даже он сам. Впрочем, пока в домашнем холодильнике исправно появлялись фольговые пакеты со свежими курочками внутри, финансовое положение Матвея вполне устраивало всех.

– Ты про что? – Сенс изобразил недоумение.

Лазарь не сомневался, что тот его понял сразу, по природе своего характера предпочёл не делать поспешных выводов. По крайней мере, пока не убедится, что причинённые этими выводами неудобства не лягут тяжким бременем на совесть. К счастью, для очищения совести у него всегда был Лазарь.

– Я про то, что понятно даже идиоту, – Лазарь оглядел друзей. – Наш гордый «Варяг» погнал в последний бой, разве не понятно? Поздравляю, Сенс – ты даже не идиот.

Сенсор пропустил оскорбление мимо ушей. Он делал так часто, потому что делал так всегда.

Вообще-то лучше Сенса у Лазаря друга нет, хотя в данной ситуации такая формулировка не совсем верна. Слово «лучше» подразумевает наличие альтернативы – должен быть, по крайней мере, один человек, способный составить конкуренцию. В случае Лазаря Сенс был вне конкуренции.

Они дружили с самого детства. Вместе росли, вместе служили в армии, а теперь вот вместе работали и жили под одной крышей. Лазарь всегда был с «закидонами», как называла это мать Сенса. Что касается её сына, то по счастливому стечению обстоятельств он родился с неисчерпаемым, прямо-таки христианским терпением к людям и их «закидонам». Это врождённое уродство, плюс немного удачи (чета Райновских переехала на улицу Лазаря сразу после рождения Сенса), и заложили основу будущей дружбы.

Вся история их отношений насчитывала одну единственную ссору – не считая по мелочам, действительно серьёзную ссору. Шёл девятый класс школы, дело было в школьной раздевалке перед первым уроком. Пустяковая размолвка из-за очередного прогула занятий в пользу кинотеатра, в котором Сенс отказался участвовать, благодаря бескостному языку Лазаря переросла в настоящую склоку. Дело едва не дошло до рукопашной. Вовремя остановился Сенс, как всегда.

Лазарь тогда наговорил кучу гадостей: он умел ударить по больному, когда хотел. Нащупав болевую точку, он проезжался по ней снова и снова, пока не раскатывал до размеров кровоточащей мозоли. Независимо от степени своей правоты (или неправоты), его слово должно было остаться последним.

В то время Сенс имел проблемы с лишним весом и соответствующие комплексы, которые компенсировал усердным обгрызанием гранита науки. В этом направлении Лазарь и повёл атаку. Его так понесло, что скоро диалог больше напоминал монолог. Сенс оставил всякие попытки защититься, и просто слушал, ничего не говоря в ответ. Когда поток помоев на его голову иссяк, он помолчал, а потом сказал нечто такое, что Лазарь запомнил почти дословно:

– Людям нравится общаться с тобой, – сказал он, и Лазарь заметил, как сильно дрожит его голос. – Им легко в твоей компании, даже когда ты ведёшь себя, как плюющийся верблюд. Но тебе плевать и на это. Твой плевок только в тебя попасть и не может. Ты мог бы иметь миллион друзей, но вместо единицы с шестью нулями у тебя осталась единица. И эта единица – я.

В тот день Сенс прогулял все уроки. Лазарь же, напротив, не пропустил ни одного. Сидя на галёрке, в полном одиночестве, он снова и снова повторял в уме отповедь Сенса, словно вызубрить её наизусть было домашним заданием, которое он не успел подготовить в срок.

Они не общались две недели – самые ужасные две недели в жизни Лазаря. В конце концов, он заговорил с Сенсом первым. И первым извинился – не как всегда.

С тех пор плеваться Лазарь так и не перестал, но всегда соизмерял количество слюны, когда дело касалось его лучшего друга. Всего, что осталось от единицы с шестью нулями.

– Если знаешь что-то про Матвея, говори прямо, – потребовал Сенс. – Осточертели твои метафоры.

– Ничего такого, что заставило бы всех покраснеть, – ответил Лазарь. – Видел только, как он бежит к твоей тачке, да так быстро, будто за ним гонится его же совесть. Странновато получается, а? Нас ни во что не посвящает, Дару в помощь не берёт. И даже верный «Кореец», вместо того, чтобы мчаться на подмогу, сидит почему-то здесь.

– Верный «Кореец» знает, куда и зачем отправился его крейсер. И это никак не связано с Игрой, – безмятежно отозвалась Айма.

– Хочешь сказать, Матвей слил Игру? – прищурился Сенсор.

Лазарь пожал плечами:

– Либо уже, либо вот-вот. В любом случае, нырять в дерьмо приятней без свидетелей.

Марс угодливо и фальшиво расхохотался – этот мальчишка знает, чего хочет от жизни.

– Очень уместная метафора, – поморщилась Дарения. – Прям застольная.

Неуместная, но к месту. Что бы там ни говорила Айма, а Матвей облажался: сомнений в этом у Лазаря почти не осталось. Как и со щеками Сенса, муки совести на мордочке обезьянки по кличке Матвей сегодня читались на раз. Работа в инсонах сродни работе кардиохирурга: в случае неудачи объект ошибки теряет несравненно больше того, кто эту ошибку совершил. В мире торжества логики и справедливости такой уклад – преступный абсурд. В мире реальном – большое везение.