Томас Уилер - Арканум Страница 3

Дойл вздохнул.

– Честно, Уинстон, мы уже очень давно не виделись и…

– Дюваль был выдающейся личностью! – прервал его Черчилль. – Это известно многим, но только ты знаешь, насколько эта личность была выдающейся. И обязан поведать об этом нам всем. В конце концов, хотя бы из уважения к своей стране и королю. Потому что… – Сообразив, что пережимает, Черчилль смягчился. – Я понимаю… для тебя это ужасная потеря. Вы были так близки. Но… он прожил хорошую жизнь. Каждый из нас может только мечтать о такой интересной, насыщенной замечательными событиями жизни. Ладно, созвонимся позже.

– Да, Уинстон. Спасибо, что позвонил.

Дойл положил трубку, пытаясь осмыслить услышанное. Это было невероятно трудно. Тридцать лет дружбы, и какой. Тридцать лет сотрудничества в делах совершенно невероятных. Он ухватился за каминную полку, отгоняя прочь воспоминания.

Леди Джин Дойл, в белом платье с длинными рукавами и желтой шляпе, подрезала розы. Ее белая кожа была восприимчива к солнцу, но она не могла отказать себе в удовольствии поработать в саду. Особенно если неподалеку каталась на лошадке их юная дочь.

Поместье Дойлов в Уиндлхеме являлось образцом благородного вкуса. Особняк из красного кирпича с тридцатью двумя комнатами, окруженный трехсотлетними кленами. Однако в последнее время такие моменты безмятежности были довольно редки, и леди Джин вдвойне благодарила Бога за каждую возможность. В недавнем прошлом на семейство Дойлов обрушилось несколько трагедий. Едва они начали оправляться после гибели обожаемого Кингсли, как умер от инфлюэнцы брат Дойла, Иннес. А вскоре в сражении при Монсе погиб брат Джин, Малколм. Все это были незаживающие раны.

А тут еще в британской прессе вдруг поднялась волна насмешек и даже оскорблений в ответ на кампанию Дойла в защиту Движения спиритов. Враги и почитатели объявили Дойла легковерным простаком, недостойным создания образа Шерлока Холмса. От язвительных статей, казалось, не было передышки, однако Дойл не сдавал позиций, спокойно наблюдая за неистовством недоброжелателей с видом мудреца, отягощенного тайным знанием.

Что, впрочем, так и было.

Но леди Джин видела, что ее дорогой Артур, совсем недавно крепкий, как скала, ее надежда и опора, стареет на глазах. И это волновало леди Джин больше всего. Даже писательский труд, которому он всегда предавался, забыв обо всех невзгодах, в последнее время, казалось, стал ему в тягость. Артур мог часами сидеть, застыв, в своем любимом кресле в бильярдной, где родились его лучшие произведения, вглядываясь в чистый лист бумаги. Леди Джин очень боялась, что любое напряжение окажется для мужа губительным, настолько горе выжало из него все соки.

Сейчас, когда муж появился в саду, он показался леди Джин таким больным и изможденным, что она уронила садовые ножницы и побежала к нему.

– Артур, что случилось?

– Вчера ночью под колесами автомобиля погиб Дюваль. Там, у музея.

Леди Джин прижала его к себе, как ребенка, принялась гладить волосы, целовать лоб, стараясь не выдать облегчения. Да, это ужасно, что погиб Дюваль, старый друг Артура, но все же не очередной родственник, не один из самых близких. Может, черная полоса в их жизни закончилась?

Ей очень хотелось в это верить.

ГЛАВА 3

Похороны шли своим чередом. Жалкое, странное завершение жизни Дюваля. И погода вдобавок ко всему была типично английская – непрерывно сочащаяся с небес изморось, прохладно. Дюваль пришел бы в ярость, увидев все это, подумал Дойл. Нет, не так следовало провожать в последний путь этого необыкновенного человека. Совсем не так. Обстоятельства требовали бури, урагана, от которого бы гнулись деревья. Ведь Дюваль был великим мистиком, непонятно как попавшим из Средневековья в двадцатый век. Он был отважен, как тамплиер, и одновременно в нем проглядывались черты священника-инквизитора. Он был скрытен, как алхимик, знал несколько десятков языков, писал манускрипты, используя тайнопись, и путешествовал по миру в различных обличьях подобно придворному шпиону.

И теперь вот конец, столь угнетающе нелепый, человеческий. Значит, Дюваль был всего лишь человеком.

Дойл посмотрел на провожающих, собравшихся на увитом плющом мосту. Всего семеро, правда, все знаменитости. Но лишь ничтожная крупица от обширной сети знакомств Дюваля.

У Дойла перехватило дыхание, когда он попытался представить диапазон влияния этого человека. Дюваль – одна из ключевых фигур своего времени. Его друзья и наперсники принадлежали к элите не только европейской, но и обеих Америк. Премьер-министры, короли, архиепископы, президенты, философы, писатели – они гордились долгим знакомством с Константином Дювалем, а многие называли его другом.

И по-прежнему, даже после стольких лет знакомства, Дойла не переставал удивлять его парадокс. Ни единый журналист не упомянул о нем ни разу ни в одной газете. О его существовании знали всего несколько издателей, и прежде всего Херст, однако Дюваль безраздельно господствовал среди мастеров оккультизма, постигших тайны всех времен и народов. Вездесущий, таинственный, не имеющий возраста.

Отдельно от остальных стояла женщина в черном. Ее ресницы трепетали, подобно крыльям бабочки, а на изящный носик стекали крупные слезинки. Дойл узнал в ней испанскую принцессу, жену одного из самых богатых судовладельцев в Европе, и вспомнил, как женщины в присутствии Дюваля буквально теряли рассудок. Рогоносцы восемь раз безуспешно вызывали его на дуэль на пистолетах.

Но все это были светские сплетни, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Какие только слухи не ходили о Дювале в кругах европейской аристократии! Например, о том, что он преуспел в международной дипломатии. В это невозможно поверить, но Дойлу было известно, что Дюваль участвовал в принятии большинства исторических решений второй половины девятнадцатого века, хотя никогда не обнаруживал приверженности к защите интересов какой-либо конкретной страны или монарха.

Многие его боялись. Про него сочиняли мрачные небылицы. Ему приписывали шпионаж, предательство и участие в убийствах политических деятелей. Даже перешептывались насчет колдовства и поклонения дьяволу. Утверждали, будто папа Пий IX тайно назначил за голову Дюваля награду.

Дойл с улыбкой вспомнил, что Константин никогда не платил за еду и очень любил хвастаться. Точного представления о границах его знаний и глубине опыта не имел никто. А его характерный акцент, который невозможно идентифицировать… Русский? Французский? А смех, напоминавший ружейные выстрелы…

От воспоминаний у Дойла затуманились глаза и запершило в горле. Боже, как давно это было. Он уже забаррикадировал все двери в прошлое, но оно опять пожелало выйти наружу.