Я мыслю, значит, я существую - Max Maximov Страница 30

— Ага, так я тебе и поверила. Назад пойдем…

— В этот раз я правду говорю. Я в начале тебя обманул, признаю. Я хотел посмотреть, как выглядит город.

***

Асфальтированная дорога была словно мост от леса к городу, позволяющий пробраться через костяное поле. Без этой дороги идти по человеческим останкам босиком было, без преувеличения, опасно для жизни, ведь кто знает, какую заразу можно занести в рану в этом мире, если случайно порезать ногу об острый край кости. На середине пути Алёна с Васей наткнулись на лежащего на животе прямо посреди дороги псевдо-Фёдора. Из его ран, нанесенных Ласкиным на кухне, до сих пор сочилась кровь. Только сейчас Алёна обнаружила тёмные, бордовые капли на асфальте, которые сливались с цветом дороги. Девушка склонилась над телом и приложила руку к его шее.

— Пульса нет.

— Похоже, что они не чувствуют боль, — сказал Вася, — он бежал, пока не потерял сознание. Упал и вскоре умер.

— Пистолет пропал, — Алена показала на пустую кобуру, — видимо, потерял, когда выпал с окна.

***

Очертания города все четче пробивались из серой дымки. Алёна и Вася шли по узкой полоске асфальта, а вокруг была лишь смерть, туман и тишина. Они рассматривали строения, возведенные явно не человеческими руками. Уже с расстояния тридцати метров стало понятно, что дома эти совершенно не пригодны для жизни. Самый крайний ряд деревянных домов был возведен словно по изображениям, созданным душевнобольными людьми — на фасаде было несколько окон разного размера, с высотой рамы от тридцати сантиметров до нескольких метров, двускатная крыша была не симметричная, стены явно делались не по уровню. Вокруг дома был забор, но расстояние между досками местами составляло до метра, и высота досок, вбитых в землю, была разная. Возможно, конечно, кто-то просто разобрал часть забора, но учитывая неадекватность строений, вероятно, забор таким и проектировали изначально. Доски не были покрашены и успели почернеть, сгнить. За забором, замерев, стояла не настоящая, как и всё здесь, женщина — старуха в лохмотьях. На голове её было два лица. Одно смотрело на труп подростка, лежащий возле ног старухи, второе, чуть съехавшее к левому плечу, безразличными, пустыми глазами уставилось на Ласкина. Труп паренька был свежий и только недавно начал разлагаться. Вася заткнул нос, а через несколько секунд запах дошел и до Алёны, стоящей чуть позади. Девушка слегка поморщилась. Для следователя подобные ароматы более привычны, чем для физика.

В окнах домов были стёкла. А это значило, что помимо пилорамы тут где-то должна быть стеклодувная мастерская. Дорога уходила дальше, в глубь этой пародии на настоящий город. За деревянными кривыми постройками виднелись постройки каменные, и они так же были выполнены неправильно с точки зрения архитектурной геометрии. Строительный материал их напоминал пеноблоки. Окна в них, как и в деревянных домах, были расположены абсолютно хаотично, и размер их варьировался по высоте от десятков сантиметров до трех-четырех метров. Контуры не настоящих людей и машин вдалеке проступали сквозь туман, но деталей их видно не было. Глядя на весь этот абсурд, казалось, что Вася с Алёной попали в картину Пикассо! Сейчас Ласкину стало по настоящему страшно, руки его охватил тремор. Он не мог ничего с собой поделать — мозг все эти искажения в привычных вещах воспринимал как неизвестность и опасность, давая сигнал тревоги телу. При грубом приближении, с высоты птичьего полета — это был обычный город, но если рассматривать его, стоя на одной из этих иллюзорных улиц, то кажется, что ты в каком-то полусне, в бреду. Кривые линии крыш, стен, окон, забора вызывают в сознании диссонанс, такой, что хочется развернуться и бежать отсюда, спасаться из этого неправильного мира, работающего по своим извращенным законам. Все это выглядело настолько не живым, не естественным, мерзким, что вызывало отвращение, отвергало, будто чужую плоть. Человеческий разум никогда не смог бы создать такие пропорции, на которые было физически больно смотреть, вплоть до тошноты и дрожи. Все равно, что рассматривать уродливую картину на полотне и понимать, что ее рисовал маньяк-убийца, замучивший и изнасиловавший сотни женщин и детей. Он резал их заживо, выкручивал им руки до хруста в суставах, снова насиловал и рисовал… её. Ты стоишь и видишь эту картину… видишь нечто, что является плодом его воспаленного разума. Через эту картину ты взаимодействуешь с автором. Эта картина — связь с его мыслью. Зритель, это всегда соучастник процесса. Ты соединяешься с ним. Он входит в тебя через это изображение. Он сейчас в твоей голове. Он — часть тебя. Будто тебе положили в рот кусок гнилого мяса с белыми маленькими копошащимися опарышами. Сейчас этой картиной для Васи был вид псевдо-города Потерянное.

— Пошли отсюда, — Вася сделал шаг назад и натолкнулся на Алёну.

— Всё? Насмотрелся? — девушка стояла с телефоном в руках. Снимала.

— Да. Мне тут… что-то не хорошо.

Ласкин развернулся. Вид у него был скорбный.

В мертвой тишине неожиданно послышалось тихое — “помогите”.

— Ты слышала? — Вася убрал руки от носа. Дышал ртом.

— Да. Из дома.

— Помогите, — снова раздался сдавленный, посаженный мужской голос.

Алёна первая пролезла между досками забора и, оказавшись на участке, обошла застывшую бабку. За стеклом было темно. Девушка прислонилась лбом к окну и разглядела в доме людей.

— Там кто-то есть. Кажется, такие же, как и эта, — девушка указала рукой на старуху.

— А если это ловушка? — Вася зашел на участок. Старался не смотреть на отвратительные, морщинистые лица замершей бабки.

— Я внизу, в погребе, — звучал голос из дома.

— Я думаю, это кто-то из пропавших жителей, — сказала Алена. Девушка подошла к входной двери и хотела открыть её, но оказалось, что дверь эта прибита к стене. Алёна заглянула за угол дома. Там висело еще несколько приколоченных деревянных дверей, одна на высоте метр от земли, вторая немного ниже.

— Я обойду дом, — произнесла она, — ты со мной?

— Да.

Ласкин с Алёной шли по невысокой траве, внимательно глядя под ноги. Настоящая дверь все же нашлась и была не заперта. Пола в доме не было. Стены, толщиной в одну лишь доску, были просто вбиты в грунт. Лучи дневного света сквозь множество щелей тонкими линиями прочерчивали земляной пол. Внутри стояла жуткая вонь, еще сильнее, чем была на улице — это был запах смерти, запах смеси гнилостных газов, таких, как сероводород, аммиак, метан. Алёна включила режим перманентной вспышки, продолжая снимать всё на телефон.

В первой комнате по правую сторону стоял настоящий шкаф, раковина на тумбе и коробка с каким-то хламом. Всё это местные