Евгений Нестеренко - Тень ведьмы Страница 42

— Ты, наверное, плохо слушал, — сказал Петр. — В том-то и дело, что он на Вэя как раз и не ссылается, а наоборот — отрицает причастность дьявола к проявлениям бесовской одержимости… Он утверждает, что причины всех этих явлений якобы вполне обыденны и невинны, а мы, клерики, уничтожаем людей по собственной злобной воле.

— «Тень Ведьмы»… Надо ж было придумать такое! — сказал Лука.

— Я ручаюсь, у него в запасе еще много придумок есть! — прищурился злобно Петр. — Да только вряд ли они ему теперь помогут.

— Идем к отцу Люцеру? — спросил Лука.

— Я сам ему все расскажу, — решил Петр. — Мы с ним уже беседовали про господина лекаря, пора, я чувствую, эту беседу завершить…

— Все как вы говорили, отец Люцер. Только теперь у нас есть нечто вполне конкретное.

— Что ж, это хорошо, — кивнул отец Люцер.

— Теперь мы точно знаем, что он шпион. Может, разобраться с ним без лишнего шума?

— Нет, Петр, нет. Так не годится. Убрать-то его несложно, и даже тайно убрать несложно. Но они ведь там догадаются. Как это так: был лекарь, и вдруг сгинул! Доказать они, конечно, ничего не смогут, но будут уверены, что это наших рук дело.

— Ну и пусть!

— Видишь ли… Здесь, как и в любом крупном деле, существуют свои правила игры. Убрать без причины их человека — значит нарушить эти правила. Тогда и у них развязываются руки, а я не хочу, чтобы точно так же потом исчезали мои люди. Надо все сделать официально, тем самым мы и правил не нарушим, и очерним противника всенародно. Ведь какой случай удачный: лекарь-чернокнижник! Мы этому Альцесту устроим хороший Процесс и никто и пикнуть не посмеет…

— Хорошо, отец Люцер, как скажете. Какие будут по этому поводу указания?

— Для начала, — сказал отец Люцер, — арестуйте лекаря и упрячьте в темницу. Чем быстрее, тем лучше. Где он сейчас?

— Уехал еще с утра за город — травы целебные собирать. Обещался вернуться поздно вечером.

— Тогда не теряй времени, иди предупреди, чтоб у ворот его встретили…

— Уже предупредил, отец Люцер. Лука и Иоанн тоже в курсе, я им поручил ждать лекаря в его комнате, чтобы сразу, у ворот, не спугнуть.

— Разумно, — похвалил отец Люцер. — А что там с делом о вампирах, есть ли какие-то сдвиги?

— Практически никаких, отец Люцер, — с сожалением проговорил Петр. — Надо бы мне в Овраг съездить…

Отец Люцер с одобрением посмотрел на Петра.

— Хорошо, как только закончим с лекарем, поезжай, только ненадолго.

С улицы донесся стук подков о каменную мостовую.

Петр забеспокоился.

— Все, иди, — торопливо сказал отец Люцер.

Петр кинулся к двери.

— И как только задержите, сразу ко мне! — крикнул ему вдогонку отец Люцер. — Слышишь?..

Альцест покосился на физиономию монаха, сморщившуюся в умильной улыбке.

Вот жизнь у них, подумал он, сплошное притворство. Актеры только на сцене играют, а этим все время приходится…

Он поглядел, как монах закрывает ворота и зашагал к привычно серевшему зданию аббатства. В руках он нес большой пучок зверобоя, на плече висела полотняная сумка с другими растениями, собранными за городом. Когда он проходил мимо окна своей комнаты, ему показалось, что там мелькнул свет. Откуда бы?

Альцест ступил в плохо освещенный коридор. Нашарил в кармане ключ, отпер дверь. В комнате, конечно, было темно. Альцест положил охапку зверобоя на стол и хотел зажечь свечу.

— Что-то ищете, господин лекарь? — раздался вкрадчивый голос.

Альцест вздрогнул.

— Кто здесь? — спросил он, медленно выговаривая слова.

Неожиданно комната озарилась светом.

Из-за книжного шкафа вышли три человеческие фигуры.

— Добрый вечер, господин лекарь! — сказал Лука.

В руках у него был фонарь.

Петр подошел к двери, плотно прикрыл ее и задвинул засов.

— Вечер добрый, — внешне спокойно ответил Альцест и снял с плеча сумку.

— Стоп-стоп! — вдруг сказал Иоанн, принимая у него сумку.

Альцест почувствовал, как на сердце опускается тяжесть. Нехорошее предчувствие заскребло ему душу. Он хотел что-то спросить, но понял, что это бесполезно и лишь тяжело выдохнул.

— Да, господин, лекарь, — сказал Петр без улыбки, — ознакомились мы с вашими сочинениями…

Альцест все понял. Теперь он стоял и не скрывая презрения смотрел на монахов. — Надо вам сказать, очень занимательно написано, — продолжал Петр, особенно мне понравилось упоминание о «Падшем Ангеле». Эта книга как нельзя более подходит к теперешней ситуации. «И было у него все: и крылья ангельские, и лик светлый, и любовь Господня. Но обуяла его и завладела душой гордыня непомерная…» Помните, господин лекарь?

Альцест пристально смотрел на Петра.

— Мне жаль вас, — сказал он. — Настанет день, когда вы проклянете себя за свершенные злодеяния, но будет поздно. Не поможет вам тогда ни ваша вера, ни ваш фанатизм. Поверьте мне такой день настанет…

— Ну-ну, господин лекарь, — грубо сказал Иоанн, доставая веревку. — Для вас такой день уже наступил. Давайте руки, и без шуток!

Альцест протянул руки и Иоанн туго связал их. Петр молча открыл дверь.

— Иди, — тихо сказал он Альцесту.

Лука с фонарем в руках вышел первым, за ним Альцест и Иоанн. Они двинулись по коридору к лестнице, ведущей в подвал. Петр не пошел за ними, он должен был идти к отцу Люцеру.

Возле самой лестницы Альцест остановился, посмотрел вниз и побледнел. Увидев, что Петр еще не ушел, он с трудом проглотил подступивший к горлу комок и хрипло крикнул, глядя на Петра:

— Такой день настанет!

Глава 11

Время здесь тянулось медленно, словно нехотя, но все же не стояло на месте. Минуло лето и пришла сухая затяжная осень, желтая и грустная пора года. Для Марии именно осень была символом умирающей природы, несмотря на пышно разлитое по земле золото и теплый багрянец, покрывающий пятнами деревья. Правда здесь, в горах, осень была какой-то невыразительной, прозрачной. Все так же возвышались Тарпакские горы, все так же зеленели в парке ровно подстриженные вечнозеленые кусты, только с немногочисленных деревьев постепенно сходила листва.

Затем надвинулась зима. Она начала с холодных мелких дождей, сдобренных горохом града, затем к дождю добавились хлопья мокрого снега, а потом неожиданно ударил мороз. Земля остыла и окаменела, лужи остекленели. И снег, теперь уже пушистый и густой, принялся укрывать мертвую природу своим белым саваном.

Замок насупился. Ему не нравилась назойливая вьюга, пытающаяся то проникнуть сквозь щели окон, то ворваться в распахивающуюся дверь, то заглянуть в трубу камина. Ему не нравились жестокие морозы, от которых начинал звенеть и трескаться камень. Только к ветру он относился благосклонно — тот заботливо сдувал с башен белый снежный налет.