Голос Древних - Антон Александрович Карелин Страница 45

— Игра, — мягко сказал Древний.

— И вы создали Мир Ноль, планету судьбы, вложили в неё сильнейшие из технологий с одной-единственной целью: сохранить их сквозь миллиарды и триллионы лет для всех, кто придёт следом. Ведь на этой планете вы так исказили законы мироздания, что это стало возможно. И бездна позволила вам это сделать! Небытие не пыталось вмешаться и стереть технологии, меняющие основы, потому что они не затрагивали саму вселенную, а всего лишь применялись в отдельном, замкнутом и искусственном мирке. Для игры.

Фокс восхищённо развёл руками.

— Найдя эту парадоксальную лазейку, вы вместе с сайнами создали маленький и почти всемогущий мир. И устроили эти игры, каждое испытание в которых рассказывает о Древних и Старших, о великом и заведомо несбыточном противостоянии с небытием. Ваша игра рассказывает величайшую из всех историй.

— И только тот, кто поймёт её, хотя бы в общих чертах, и сделает правильный выбор, может победить в игре.

— Ну и такая мелочь, как преодолеть все испытания, выжить в схватках, решить загадки и одолеть триллион остальных, — фыркнул Одиссей.

— Да, это тоже, — согласился Древний, но вовсе без иронии.

Пожалуй, понять послание Мира Ноль было и правда важнее, чем победить в судьбодробительных состязаниях.

— Ладно, — помолчав, ответил Одиссей. — М оя история закончена, я рассказал всё, что понял на Планете Ноль. Близок ли я к истине?

— Ты правильно понял всё. Кроме самого главного.

Детектив нахмурился. Не потому, что это было обидно, скорее наоборот. А от плохого предчувствия, которое шевельнулось в костях.

— С’харны не убили себя. Они сбежали подальше от звёзд в холодную межгалактическую пустоту, и там застыли в замедленном страдании, чтобы вернуться, когда мир придёт на грань. Это свершится уже скоро. Но это не главное, хотя и является частью всеобщей судьбы. А главное…

— Почему архаи сдались и отступили, — прошептал Фокс. — Почему их жизнь утонула в безнадёжности и тоске.

— Мы осознали, что небытие не является частью мироздания. Мироздание является частью небытия.

— Что это меняет? — нахмурился детектив.

— Всё. Не бездна изнанка нашего мира. Мы изнанка бездны. Вселенная — аномалия и ошибка, которой не должно было случиться.

— Ну и что? — пересохшим горлом спросил Одиссей, внутри которого всё стало сжиматься.

— Всегда и повсюду было Ничто, — сказал Древний грустно и торжественно. — Точнее, во всеобъемлющем нигде никогда не было Ничто. Спокойное, равнодушное, лишённое времени, движения, причин и следствий, рождения и смерти, горестей и радостей, попыток и неудач, великое и безликое, непоколебимое и неотвратимое Ничто — нет, всё это неправильно, на самом деле всего лишь никакое. Не было сознания и цели, и это было хорошо. Точнее, никак, но для бездны «никак» — единственно возможное «хорошо». Потом произошла ошибка, мы не знаем её причин. Возникло сущее, грянула наша крошечная вселенная, и её бытие нарушило единство, чистоту, гармонию, невозможно найти подходящее слово: идеальное небытие Небытия. И это было плохо.

— Но хорошо для нас? — одними губами возразил Одиссей.

— Мы не важны. Мы флуктуация смысла в бесконечности бессмыслия. Мы невообразимо крошечные, бесправные гости и безвольные зрители даже в нашем мире, что говорить о безбрежной пустоте.

— И бездна ненавидит нас?

— Абсолютно равнодушна. Но мы не можем существовать в пустоте. Мы ей противоположны.

— Значит, ничто не пытается нас убить, но любое взаимодействие приводит к полному распаду?

— Да.

— Тогда почему бы нам просто не жить в пределах вселенной? — воскликнул Одиссей. — Ведь у нас невообразимое количество времени и пространства, которого хватит на немыслимое количество поколений, цивилизаций, историй! Вот и хорошо, что мы такие маленькие и быстрые! Пусть мы не можем длиться вечно и даже слишком долго, пусть мы мимолётны, пускай цивилизации угасают, возникают снова, и опять угасают в пустоте. Всё же в миллиард раз лучше быть, хоть на одну жизнь, чем не быть вовсе!

— Ты так и не понял, — глухо сказал Древний, в его голосе послышалась боль, и человеку стало невыносимо печально. Архаи были настолько жизнелюбивы и добры…

— Объясните мне.

— Вселенная конечна. Бездна терпеливо ждёт, когда закончится всё бытие, ведь для ничто любые триллионы лет не имеют длительности и смысла. Для нас вселенная будет существовать невообразимо долго, но когда-то она превратится в ничто, флуктуация исчезнет и наступит блаженная пустота, — Древний на секунду замолчал, чтобы Фокс его расслышал. — Но закончившись, вселенная канет в небытие вся сразу. От первой молекулы до последней, от начального мига существования до финального. Всё пространство-время: прошлое, настоящее, будущее. И вместе с каждым объектом и мгновением вселенной, в пустоте окажется и мучительно распадётся в ничто каждый, кто когда-либо жил. И камень. И атом. И инфузория. И разумный мыслящий человек.

Одиссей содрогнулся.

Он вспомнил, насколько мучительно было соприкосновение с пустотой, абсолютный распад в её всепроникающей хватке. Вспомнил, что это была всего лишь симуляция архаев. Подумал, что он соприкасался с псевдо-небытием очень малое время, не успел даже потерять контроль над движением и мыслью, оставался в сознании, пусть и дрогнувшем от распада.

Сколько еще зияющих провалов безвременья ему было уготовано мучаться, если бы он правда оказался там? Был ли вообще конец муке распада? Одиссей никогда в жизни не захотел бы испытать это снова. Тем более, по-настоящему. Тем более…

— Все? — спросил он, не веря. — Когда вселенная кончится, все, кто когда-либо жил?..

— Не просто все. В каждый момент своей жизни. Всегда.

Фокс отступил назад, у него подкосились ноги. Он понял всю картину разом, за секунду, от и до. Он понял, почему великие и всемогущие архаи десятки тысяч лет искали выход и с каждым поколением становились печальнее и бледнее. Потому что выхода не было. Он понял, почему отчаянные Забытые пошли на заведомую смерть, лишь бы попытаться. Почему иксарцы предпочли избавиться от разума и сознания, чтобы хотя бы их будущие поколения не испытали того, что уготовано испытать тем, кто уже был рождён. Почему схарны обезумели и подвергли себя немыслимым страданиям тела… которые меркнут перед мучительностью полного распада в пустоте.

Потому что жизнь так прекрасна и коротка. И когда ты умираешь, твоё пребывание в пространстве-времени завершается. И ты не ждёшь далёкого конца вселенной, а сразу оказываешься в финале сущего, вместе со всем, что было и будет — наедине с всепоглощающей пустотой без выхода и без конца. И она поглощает тебя. Не потому, что ты виноват, а просто потому, что ты мыслишь и существуешь. А вся бесконечность не-сущего — нет.

Большинство людей ошибочно думает, что они — это тот, кто есть в данный момент, так устроено моментарное человеческое восприятие. Они не понимают, что каждый из нас — это множество личностей, которые существуют вплотную друг к другу, трансформируясь из мгновения в мгновение по линии времени. Каждый из нас — это и ребёнок, и взрослый, и тот, кем ты был позавчера, и кем будешь пять дней спустя после мига, как осознаешь это. Живое разумное существо — это темпоральная река или дракон, длинная совокупность всех пережитых мгновений.

И небытие пожрёт их все. Не важно, в каком порядке, с начала к концу или с конца к началу, а может, все одновременно. Но корчиться в муках распада, без спасения и надежды, будут все прожитые мгновения твоего существа, от несчастного до счастливого, от младенца до старика. Всё канет в никуда и никогда не свершится, и чем дольше ты радовался жизни, тем большая мука распада ждёт тебя там, за гранью.

Одиссей ощутил, как пол уходит у него из-под ног. В мире никогда не было иного рая, кроме маленькой и бесценной жизни. Но каждого рождённого изначально ждёт ад перерождения в небытие.

Молчание тянулось несколько минут, человек сидел, сгорбившись и закрыв глаза. Несколько раз его передёргивало, дважды он ударил кулаком по камню и нечленораздельно закричал в ярости и боли. Архаи висел перед ним смирно и тихо.

— Неудивительно, — сказал Одиссей, и никто из знавших его не узнал бы голос. — Что вы отматываете всех участников назад. Никто не должен знать об этом. С этим знанием невозможно смириться и с ним невозможно жить.

— Уж лучше дать живущим счастье незнания и возможность считать, что их свершения чего-то значат, — тихо согласился Древний. — Так мы и делали, ибо те двое победителей, которые смогли дотянуться до правды, умоляли дать им забыть.

— Никто, — повторил Одиссей, глядя