Дэвид Хартвелл - Научная фантастика. Ренессанс Страница 49

У меня и мысли не было, что она представляет угрозу для безопасности. Мы с ней давно пришли к согласию насчет того, что наша служба в разведке — наихудшая из возможных, не считая всех остальных. Она ни за что не стала бы работать на противника. Однако, оставаясь в этом районе, она рисковала быть пойманной. Слоняясь от банкомата к банкомату и снимая в каждом по жалкой сотне, она словно бросала вызов: поймайте меня!

Все банкоматы наверняка уже находились под круглосуточным наблюдением, как и ее квартира, из чего следовало, что Луиза нашла убежище в другом месте. Но ведь я отлично знал, как она привязана к своим книгам и пленкам и как ненавидит «жизнь на чемоданах»…

Спохватившись, я убрал ногу с педали акселератора — автомобиль уже разогнался до семидесяти пяти миль в час — и задумался. Могла ли Луиза поселиться где-то еще? Если ей захотелось продемонстрировать достоинства своего изобретения, то самым правильным решением было жить дома, уходя и возвращаясь под носом у бдительных блюстителей безопасности и дразня их своей неуязвимостью.

В объект насмешки она превратила и меня. Луиза прекрасно знала, что в случае ее исчезновения меня обязательно позовут на помощь. Я представлял себе выражение ее лица и тон, каким она произносит: «Посмотрим, как ты меня поймаешь, Джерри, прежде чем до меня доберутся остальные».

Если я правильно рассчитал, в ее распоряжении оставались считаные дни. В научном подразделении работали головастые ребята, куда сообразительнее меня, которым мешали только секретность и раздробленность. Внешне такая схема выглядит вполне логично: меньше возможностей для шпионажа. Рабочие ячейки должны быть максимально мелкими, каждый должен знать ровно столько, сколько требуется для его работы, и ни на йоту больше.

Вся проблема в том, что наука задохнется, если не будет руководствоваться прямо противоположным подходом. Открытия — результат «перекрестного опыления», понимания взаимосвязей в различных сферах, не имеющих, на первый взгляд, ничего общего.

Именно на этом я и сломал себе шею: мои сражения с начальством были настолько длительными и яростными, что в итоге меня полностью отстранили от научной работы. Служба у Уолкера Брайнта позволяла мне находиться в курсе любой научной деятельности, но сам я заплатил за это огромную цену: отлучение от науки. Впрочем, я все равно остался при своем мнении.

В Рестоне у меня было достаточно времени, чтобы ознакомиться с записями Луизы. Они представляли собой сочетание дневника и рабочего журнала, где она фиксировала все, что вызывало ее интерес. Любому, кто не знаком с ней достаточно хорошо, это показалось бы полнейшим винегретом. Рич Уильямсон сделал что мог, однако оставил без внимания места, которые показались ему незначительными.

Я, в отличие от него, знал, в какой тесной сцепке находится все, чем занята Луизина голова, и не раздражался, видя запись о коже рептилий, после которой шли соображения о волоконной оптике. Заметки о чувствительности человеческого глаза при различных уровнях освещенности соседствовали с вычислениями, касающимися радаров. Запись о сенсорно-квантовой эффективности находилась на одной странице с диаграммой расположения источников света и теней в комнате; рядом с характеристиками нового сверхпроизводительного чипа помещались данные по оптическим параметрам органических веществ в зависимости от их температуры. Возможно, все это были компоненты, выстраивающиеся в единую концепцию.

Не представляла для меня секрета и добросовестность Луизы. Если бы ей дали задание, относящееся к технологии «стелс», то она посвятила бы свои дни и ночи размышлениям о ее возможностях в настоящем и будущем.

В пять часов я был в лаборатории и взял там под расписку кое-какое оборудование. Поужинал я в ресторане быстрого питания, листая «Человека-невидимку». С собой я захватил сэндвич с куриным салатом и кока-колу, зная, что мне предстоит бессонная ночь.

В шесть вечера я уже сидел на Кафедрал-авеню в машине с выключенным двигателем и опущенным стеклом водительской двери. Я намеренно остановился под знаком «парковка запрещена» напротив дома, где жила Луиза. Если бы ко мне прицепился полицейский, я бы сказал, что подвез знакомого, объехал квартал и встал бы на том же месте.

Подъезд дома вызывал интерес не у меня одного. На скамейке напротив неподвижно сидел мужчина, по улице то и дело проезжала одна и та же синяя машина с номерным знаком Виргинии. Опускались сумерки, скоро должны были зажечь фонари.

Меня так и подмывало оглядеться, но я кренился, как мог, и не отрывал взгляд от маленького продолговатого экрана на приборе, который держал в руках. Размером экранчик не превышал видоискатель фотоаппарата, да еще был разделен на две части. В левой половинке я видел стандартное изображение подъезда, как в глазке видеокамеры, в правой — то же самое, только в черно-белом варианте. Любой, кто проходил мимо или входил в дом, появлялся в обеих половинках экрана.

Вернее, почти любой. В 6:45 появилась фигура, которую зафиксировала одна правая половинка. У подъезда не было ни души, но я все равно позвал совсем негромко, чтобы меня не услышал человек на скамейке:

— Луиза! Иди сюда! Садись в машину. Подожди, сейчас я открою тебе дверцу.

Я ничего не увидел, ничего не услышал. Тем не менее вышел и распахнул дверцу, после чего застыл, как болван.

Внезапно до моих ноздрей долетел запах духов, и машина чуть осела.

— Я здесь, — окликнул меня голос Луизы.

Я захлопнул дверцу, вернулся на водительское место и завел мотор. Человек на скамейке, несмотря на свою профессиональную наблюдательность, ровно ничего не понял и не шелохнулся, когда я тронулся с места.

Я покосился вправо. Там как будто никого не было: я видел проплывающие справа дома. Странным выглядело только заднее сиденье: вместо обычной синей ткани я разглядел серо-черную заплату в полтора фута в поперечнике.

— Я один. За нами не следят, — сказал я. — Сними, если хочешь. Или под этим на тебе ничего нет?

— Есть. — Я услышал негромкий звук, словно при разрывании ткани. — Если бы ты пораскинул мозгами, то не задавал бы идиотских вопросов.

Я не выдержал и притормозил. Я бы все равно оглянулся. Так уж лучше затормозить, чем в кого-нибудь вмазаться.

— Вообще-то я давно догадался, — сказал я. — В здании не нашли одежды, следовательно, ты ушла в ней.

Уже почти совсем стемнело. Я заехал на стоянку и остановился под раскидистым дубом. Над задним сиденьем появилась, как из пустоты, светлая прядь волос. Пространство позади меня исказилось, и я увидел лоб, нос, подбородок Луизы. Когда настала очередь шеи, возникла еще одна, последняя волна искажений, после чего я разглядел Луизу целиком, одетую в какой-то нелепый комбинезон.