День саранчи - Никита Велиханов Страница 5

пришлось даже пытаться понезаметнее проскользнуть в спальню, чтобы спрятать там — как он собирался это сделать — щенка до поры до времени под кроватью, подстелив ему запасное одеяло, чтобы он пригрелся и уснул, и не вздумал поднять совершенно ненужный шум. Выяснилось, что буквально за час до возвращения детей из школы Людмила Ивановна, как это нередко с ней случалось, почувствовала себя нехорошо и отпросилась домой. Должно быть, снова расшалились почки. На смену ей вышла безотказная Кадрия Таймуразовна — толстая, сонная и добрая, которой, по большому счету, ни до чего не было дела, лишь бы дети вели себя тихо и не слишком пачкали пол и вещи. Шестиногих и восьминогих Кадрия недолюбливала — особенно когда те самым неожиданным образом оказывались у нее на рукаве или на подоле платья. Тогда на визг с подвыванием сбегался весь детский дом, а виновник провокации становился героем дня и по десять раз пересказывал — причем не только детям — все перипетии своего гнусного злодеяния. Но к двуногим с четвероногими Кадрия относилась одинаково спокойно и доброжелательно, с тем чувством, которое позже Витек стал определять словом «пофигизм». И, похоже, вообще не делала большого различия между четвероногими и теми из двуногих, кто ростом был ей не выше плеча. Жила она одна — после того как все ее многочисленные родственники попереженились и разъехались, и ей было совершенно все равно, где дремать — дома на диване перед телевизором или в детдоме перед таким же точно телевизором, но только в кресле. По этой причине Людмила Ивановна беззастенчиво спихивала на нее дежурство за дежурством всякий раз, как ее посещало очередной недомогание — а с ней это бывало через два раза на третий. Кадрия совершенно безропотно собиралась и приходила на работу — дремать в кресле. Так что, если бы она даже и увидела, что один из ее подопечных тащит в дом щенка, она, вероятнее всего, просто не обратила бы на это ровным счетом никакого внимания. Но она этого даже и не заметила. А когда — ближе к вечеру — все-таки обратила внимание на нового постояльца, то приняла его точно так же, как и всех прочих — как предмет обстановки, но только наделенный способностью двигаться и рядом самых элементарных потребностей. А в ее, Кадрим Таймуразовны, обязанности входит все эти элементарные потребности по возможности удовлетворять. А потому щенок, «настоящий азиат», как гордо характеризовал его всем заинтересованным лицам Витек, с общего молчаливого согласия получил временную прописку у него под кроватью. Витек с готовностью согласился с единственным требованием Кадрии Таймуразовны — что убирать за ним, ежели возникнет такая необходимость, он станет сам. На том и порешили. Имени щенку Витек пока придумать не успел. Впрочем — имя дело серьезное, с ним торопиться не стоит. Как вы судно назовёте, так оно и поплывет. Пускай пока характер проявит, а потом будем думать об имени.

Думать об имени ему пришлось недолго. Потому что уже через день, когда настала очередная смена Людмилы Ивановны, она ясно дала понять, что в детдоме никаких собак не было и не будет — пока она здесь работает. Витек пытался искать компромиссы. Пускай щенок только первое время поживет у него под кроватью, пока он маленький и пока на улице зима. Потом, конечно, он вырастет, а настоящему азиату в комнате и самому будет неудобно, ему простор нужен, небо, воздух и все такое. Тогда он сам, своими руками сколотит во дворе будку, и пес станет жить во дворе. Никому он там мешать не будет, а совсем наоборот — одна только польза. Чужие ходить не будут — собака-то серьезная. И Людмилу Ивановну он тоже будет уважать. Витек его научит.

Но переговоры были бесполезны. Людмила Ивановна поняла, что для Витька этот щенок действительно важен. А как только она это поняла, в ее ухоженной головке включились совершенно иные механизмы. И никакие разумные доводы на нее подействовать были уже не в состоянии. Щенок отправился за дверь.

Тогда Витек нашел, как ему показалось, единственный оставшийся в этой ситуации правильный выход. Он пошел к директору. Директриса, против ожидания, выслушала его вполне благосклонно, вышла вместе с ним во двор, посмотрела на щенка и велела Витьку нести его в дом — только не в комнату, а в коридор возле кухни. Затем она уединилась на двадцать минут с Людмилой Ивановной, и та после этой аудиенции вышла белая, как мел, и с плотно — в ниточку — сжатыми губами. Щенку до весны было позволено жить возле кухни. При. условии, что Витек возьмет на себя все заботы о нем. А с весны — пусть строит будку и переселяет свое чудо во двор.

Витек весь день ходил — кум королю. И победно поглядывал на Людмилу Ивановну, которая этих его взглядов словно бы и не замечала; напротив, она стала с ним отменно предупредительна, включив обычную свою медоточивую манеру, принятую для посторонних взрослых. И Витек дал себя обмануть. Он действительно поверил в то, что победил ее. А как же, разве не так? Разве не по его все в конечном счете вышло? Разве за него не вступилось вышестоящее начальство? Разве Людмила Ивановна не обязана выполнять распоряжения директрисы? Вот, пускай теперь и выполняет. А директриса — все-таки классная баба. Зануда, конечно, но что касается дела — тут на нее всегда можно положиться.

Спать он лег в наилучшем расположении духа. Щенка он вечером вымыл с мылом — чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что собака чистая, постелил ему теплую тряпку возле двери на кухню и дал на ночь полную миску щей с накрошенными туда кусочками хлеба. На улице стоял трескучий мороз и заметала вьюга. Когда потушили свет, стали особенно ясно видны в щель между шторой и стеной освещенные фонарем клубы колючего мелкого снега, которые то закручивались вихрем, то перли напролом куда-то в бархатно-черную ночную тьму. И Витьку стало хорошо и спокойно, как давно не бывало. Как в детстве.

А наутро щенок исчез. Никто из детдомовского персонала понятия не имел, куда он мог подеваться. Людмила Ивановна тоже знать ничего не знала. Витек обегал-обыскал весь дом и весь двор. Щенка не было. Под конец, уже уходя в школу, он столкнулся в дверях со сторожем — и его словно черт дернул спросить, не выходил ли кто ночью из детского дома на улицу.

— Как же, Людмила Ивановна выходила, —