Александр Лонс - Завещатель Страница 56

— Второй был сейчас. А тогда был первый. Сижу в тишине и темноте. Как же это странно — ничего не чувствовать, ни боль, ни злость, ни радость, ничего. И тут твой звонок!

— А сейчас?

— А сейчас мне так хорошо! И на душе почему-то спокойно, не знаю, сколько будет продолжаться такое чувство, но явно недолго. Потом будет плохо, я знаю. Но пока наслаждаюсь этим покоем, ведь он не так часто меня посещает. Не уходи, ладно? Нет, ничего не говори. Знаю, что прошу глупость, и тебе нужно уезжать. Тебе надо на работу, у тебя там дом. И, наверное, у тебя там кто-то есть. Какая-то другая женщина. Но хочу, чтобы сегодня было так, как будто ты никуда не уйдешь, а останешься со мной навсегда. Пусть это сказка, но я люблю сказки.

— Ты веришь в сказки?

— Нет, но хочу верить, и люблю сказки. Расскажи мне.

— Я не умею.

— Умеешь, не ври мне. Расскажи!

— Значит так. Давным-давно, в тридевятом царстве, в недалеком тоталитарном государстве жил-был один госчиновник. И все у него имелось: и необременительная должность при Администрации Государя, и доходы от взяток, и дочь — писаная красавица. Но вот испортилась у него дома канализация — дерьмом протекать стала. Позвонил он в службу сервиса и прислали ему сантехника — молодого парня, только что из ПТУ. Тогда дочка хозяина — красавица, подошла тихонько к сантехнику, интимно прижалась к нему грудью и шепнула на ухо: «Слушай меня, добрый молодец. Если мой батюшка будет вина заморские наливать — не пей. Деньги будет сулить — не бери. Место предлагать в Газпроме — не соглашайся. А проси у него только гвоздик ржавенький… С собой всегда носи, даже в бане и в постели с ним не расставайся — в трусики спрячь. И тогда счастье тебе будет, и удача во всем!» Офигел малость парнишка от такого совета, но так и сделал: как только починил сток унитаза, и от бутылки, и от денег отказался, и в Газпроме работать не захотел, а вот гвоздик у чиновника выпросил, положил в карман и ушел. А чиновник дочку обнял и говорит: «Молодец, Настенька! Здорово мы лузера этого провели!» …А через неделю пришла парню повестка из военкомата. Но на медкомиссии он рассказал эту историю, гвоздик из трусов вытащил, да и показал врачам… Те молча переглянулись, и было ему счастье!

— Какая же это сказка? — разочарованно рассмеялась Ольга. Это анекдот. Давай другую, эта не считается. Незачет тебе!

— Сейчас вспомню…

— Уже вспомнил, — не отставала она. — Я слушаю.

— Хорошо, сейчас попробую, слушай.

42. Ольга

— Хорошо, сейчас попробую. Слушай, — с какой-то натугой выговорил он и рассказал мне вот это.

В одной далекой-предалекой стране, давным-давно, в Большом Городе жил-был Молодой Человек. Он знал, что он молодой, но люди считали его старым, поскольку видели его именно таким. Молодой Человек ходил по Городу, на каждом шагу сталкиваясь с несчастными и больными. Он вовсе не хотел с ними встречаться, но таким уж он родился, что ноги сами несли его к тем, кто нуждался в помощи. И Молодой Человек помогал. Вернее, ему хотелось так думать. Он представлял себе, что забирает часть чужих страданий. От этого ему становилось хуже, а больному — лучше. Он не был мазохистом — просто если он безучастно проходил мимо, то ему становилось совсем плохо. Но стоило Молодому Человеку посмотреть кому-то прямо в глаза, как вся забранная боль возвращалась к нему обратно.

Иногда чужую боль он чувствовал на таком большом расстоянии, что не знал, кому она принадлежит. Бывало, что он уже не мог помочь, и от этого начинал болеть сам.

У него были друзья. По переписке. Но, когда они встречались с Молодым Человеком, то видели перед собой старика с пронзительным и злым, полным страдания и боли взглядом. Эта боль проникала в их сердца, и они в панике убегали, забывая, что они его друзья. И Молодой Человек перестал заводить друзей. Он всегда носил темные очки, чтобы не пугать случайных прохожих, и не доставлять новой боли.

Как-то раз, холодным осенним вечером Молодой Человек вернулся в свою пустую квартиру. Сегодня он чувствовал себя особенно плохо. Ему нужен был кто-то, кто просто молча сидел бы рядом и держал его за руку. Или — не молча. Говорил что-нибудь. Например, про свою жизнь, или свои мысли. Но никого не было. Все, кто его знал, оказались далеко и не хотели находиться рядом, а те, кто хотел — его не знали, поскольку никогда с ним не встречались. А ему было плохо. Плохо оттого, что было плохо кому-то другому, кто находился в отдалении, и найти его не представлялось возможным.

Когда боль стала совсем невыносимой, и сердце было готово разорваться, а разум почти покинул его, Молодой Человек решился на то, что делал очень и очень редко, только в самых крайних случаях.

Он встал с дивана, и подошел к большому зеркалу в скупо украшенной стальной раме, что висело напротив двери. Зеркало всегда было занавешено плотной черной тканью, и не потому, что в доме кто-то умер, а потому, что Молодой Человек не мог смотреть на свое отражение. В зеркале вместо себя, он видел старика, с редкими седыми волосами, морщинистым лицом и недобрым взглядом.

Но сегодня он отдернул занавеску и взглянул старику прямо в глаза. Яркая вспышка на мгновенье ослепила его, поглотив все вокруг.

А когда глаза снова обрели способность смотреть, Молодой Человек увидел себя в этом зеркале. Уже молодого. Боль прошла, ее место заняла звенящая пустота и смертельная тоска. Молодой Человек хорошо знал, что это значит: причины его сегодняшней боли больше не существует.

Источник боли умер.

— И это — сказка?

— Да, а что? — почему-то удивленно спросил он. — Это моя сказка.

— А еще у тебя есть?

— Сказки? — для чего-то переспросил он.

— Да…

— Есть, — подумав, признался он. — Рассказать?

— Угу…

Жила-была Боль. Она жила в душах сердцах и телах живых людей, и часто выползала наружу. Она не была злой, она не была доброй, она просто была. И ей нужна была пища. Когда Боль хотела есть, то она заползала в новые уголки и выедала там все, что ей хотелось. А когда выедать было уже нечего, то она переползала на кого-то другого и грызла его.

Однажды Боль выползла наружу, поскольку девушка, которой она питалась, стала для нее слишком непитательной. Боль сидела и смотрела, кого бы найти себе на пропитание. И тут она услышала зов. Кто-то звал ее, Боль. И Боль покинула свой старый дом, чтобы пойти в другой, новый и еще не тронутый ею. Она оставила девушку и поселилась в ином жилище. Но ее обманули! Здесь жила другая боль, а Боль не могла ужиться со своей соседкой. Тогда новая Боль стала травить и грызть старую. Она набрасывалась на нее, не отпуская до тех пор, пока старая боль не умерла. И Боль осталась одна. Но она так ослабла, что уже ничем не могла противостоять силам, изгонявшим ее из нового дома. Боль сдалась и ушла. Поскольку слабая боль, если не кормить, и гнать ее прочь, никогда не станет большой и сильной.