Ольга-чаровница и змиев сын (СИ) - Кузнецова Светлана Алексеевна

Annotation

Сотни лет простояла граница меж мирами и однажды пала. Разгорелась битва великая, в которой потерпели поражение люди-русские. На тонком волоске теперь Явь держится, оборвется — и канет во тьму кромешную нечисти да ворогам на забаву.

Что ж. Там, где пасуют мечи, всегда найдется место хитрости. А там, где и хитрость не убережет — чары да воля тверже меча булатного.

Так думала Ольга, дочь воеводы, в дорогу отправляясь, и невдомек ей было, чем путь тот обернется, и что встретит она не только чудо-юдищ да змиев летучих, а самого Кощея Бессмертного, а то и кого похуже.

Примечания автора:

Славянское фэнтези (в жанрах его до сих пор нет)

Вселенная та же, что и в "Сказе о Владе-Вороне", но роман является отдельным произведением, которое можно читать вне зависимости от цикла о Кощее Бессмертном.

Светлана Кузнецова

Пролог

Ольга

Глава 1. Горан

Горан

Глава 2. Горан

Горан

Ольга

Глава 3. Ольга

Ольга

Глава 4. Горан

Глава 5. Ольга

Горан

Глава 6. Ольга

Глава 7. Горан

Ольга

Глава 8. Ольга

Глава 9. Горан

Глава 10. Ольга

Глава 11. Горан

Глава 12. Ольга

Ольга

Глава 13. Горан

Глава 14. Ольга

Глава 15. Горан

Глава 16. Ольга

Глава 17. Снежен

Глава 18. Ольга

Глава 19. Горан

Глава 20. Ольга

Ольга

Глава 21. Горан

Ольга

Эпилог 1

Эпилог 2

Светлана Кузнецова

Ольга-чаровница и змиев сын

Пролог

Сумрачно было в тереме, тихо, душно, хоть и сидела Ольга у окна, клубки в лукошке перебирая. Стоило выглянуть из-за тучи Хорсу, как тотчас другая закрывала лик его ясный. Влетел шмель, покружил, жужжа, по горнице, к столу подлетел, тяте на плечо опустился, да тот не сразу его заметил. Стряхнул. Мохнач не рассердился, хмыкнул по-человечьи и был таков. Со стороны стола раздался тяжкий вздох.

Плохо сказалось на воеводе поражение ратное. Многих сильных да умелых воинов потерял. А все почему? Не позвал в дружину ведунов да чаровников, соседей окрестных да чудодеев, волхвов да кощунов. Решил князь не делить победы ни с кем, лишь своими людскими силенками да против навской нечисти выстоять. Не вышло. И теперь ждала княжество дань непосильная. Самых умелых мастеров, самых первых красавиц, самых сильных воинов и чаровников потребовал отдать ему в полон змиев сын: поговаривали, отпрыск самого Горыныча.

— Ты прости, дочка, — наконец, проговорил воевода. — Думал я счастье твое устроить, а оказалось… — и не договорил, снова вздохнул тяжело да рукой махнул.

— Не кручинься, тятенька, — молвила Ольга, — поедем лучше в терем высокий, говорить буду с князем-батюшкой.

Воевода вздрогнул, взгляд на дочь поднял испуганный и хмурый, только Ольга его с легкостью выдержала. Не впервой. Много хуже было, когда тятя решил ее за Ивана-дурака, то бишь, княжича выдать, не спросив согласия: мол, князю внуков рожать да в светлице зад насиживать — нет лучше бабской доли, а там уж стерпится-слюбится. А вот как бы не так!

Для побега у Ольги все припасено было. Тропку к теремку матушкиному, что в сердце леса прятался, она с малолетства ведала и уж точно одна не пропала бы. Кто ж знал, что рать напора вражьего не вынесет, что князь со змеиным сыном договориться не сумеет, а потом еще и от помощи соседской откажется. А все почему? Приютил людей с душой черной, с востока пришлых, и слушать бредни их начал про бога единственного, которому все поклоны бить должны, а кто не пожелает, того бить смертным боем следует. Ну да недолго им в княжеском тереме куковать придется, если у Ольги все сладится. А коли не выйдет ничего, то быть посему.

— Ты подумай, дочка, стоит ли оно того? — проронил воевода, не пытаясь отговорить, просто проявляя отеческое участие. — Себя погубишь, никого не спасешь.

«Отчего ж не спасу? Себя спасу от уготованной тобою участи. По мне, уже немало», — могла бы сказать Ольга, но ссориться не захотела. Уж лучше пусть воевода считает себя виноватым, чем ярится почем зря, авось и из дому бежать не придется, и неблагодарностью попрекать да злом поминать ее не станут.

— Не тревожься, тятенька, — молвила Ольга ласково. — Видать, судьба моя такая, что б не в тереме высоком сидеть, а по заветным тропкам бегать, как и всем в роду моем положено.

Воевода вздрогнул. Думал, дочь свою единственную у лесной ведьмы выкрадывая, будто не запомнит та ничего, вырастет обыкновенной девицей отцу на радость, всем на загляденье. Да и могло ль случиться иначе, если принес домой он кроху, в полотенце завернутую, только агукать и умевшую. Только древняя кровь всегда сильнее человеческой. У иных чаровников ее одна лишь капля, а они чары творят, будущее предсказывают и с предками беседы ведут. У Ольги же той крови волшебной никак не меньше половины, а потому знала она с младенчества и кто такая по роду материнскому, и как ворожить-морочить. Девкой простой слыть, а затем бабой жить, род человечий пополняя, не хотела наотрез, и чем старше и краше становилась, тем сильнее.

Не просто так старая нянька-кормилица корила воеводу почем зря и при всяком удобном случае: мол, неправильно поступил, дите у матери выкрал, ветер в клети запер. А ведь у ветра тоже душа имеется, и коли разъярится тот, обернется злым ураганом — никому не будет спасения.

Воевода и сам убеждался временами, пусть и не мог утверждать наверняка: коли забредал на двор человек злой или завистливый, очень скоро уходил быстрее тени собственной, а если упрямился, случались с ним события неприятные, пусть и не смертельные. Пришел однажды в конюшие помощники проситься вор (правда, то опосля уже выяснилось, когда няньке выхаживать его пришлось). Поглядел воевода на парня: вроде сильный да ловкий, чего не взять? Дядьке Стояну помощь никогда лишней не была. И в первую же ночь Чубарый отдавил пришлому ногу: несильно, но чувствительно, еще и говоря человеческим голосом, чтобы откинул тот мысли дурацкие или выметался прочь со двора воеводского. Не послушал его парень, подлечился и на третью ночь решил в терем пробраться, в ларях пошуровать и сбежать по-тихому. Только из конюшни вышмыгнул, налетела невесть откуда стая сов под предводительством филина да так беднягу отделала, что тот до утра едва дожил, сам в замышляемом лиходействе покаялся и слезно прощения просил. О том, как филин костерил беднягу каждую вечернюю и утреннюю зарю, воевода знал не понаслышке: подслушивал дважды, несколько слов замысловатых выучил. Зато, как оправился парень, взялся за ум. А однажды враг старинный решил воеводу жизни лишить. Подстерегли его на дороге люди лихие, да откуда ни возьмись налетели на них волки: убивать не стали, порвали только. Много чего еще случалось по мелочи — всего не упомнить.

Когда князю блажь пришла в голову окрестить всех своих приближенных с домочадцами, во сне к воеводе Марушка заявилась. Смотрела без зла, ехидно щурясь. Она-то и наказала дочери не перечить и самому на кривду заморскую не вестись, иначе скорая погибель всему княжеству и ему самому будет. И ведь права оказалась: именно ее ладанка уберегла воеводу от смерти лютой в следующем сражении, а надел бы вместо нее крест, не ходил бы уж по свету белому. Ольга тогда долго с князем говорила при закрытых дверях, неизвестно какие именно слова в речь вплетала, но сумела найти правильные, поскольку отказался тот от намерения народ силком крестить и по крайней мере на год черных-пришлых приструнил.

— Ты не перечь мне, — молвила Ольга. — Там, где булатные мечи не сдюжили, лишь хитрость да смекалка спасти могут, а они у богатырей ваших не в почете нынче.

— Правда твоя, Оленька, — пуще прежнего погрустнел воевода. — А ведь с соседями дружбу водить ранее ни Святогор, ни Вольг не чурались, — пробормотал он. — Забыли… забыли заветы предков, вот и пришла напасть страшная. Да кто бы знал…