Дэвид Геммел - Вечный ястреб

Дэвид Геммел

Вечный ястреб

Посвящается памяти Мэтью Ньюмена, молодого писателя из Бирмингема. Ему, к великому сожалению, так и не привелось увидеть свое имя в печати. Этот талантливый, целеустремленный человек страдал гемофилией, и ему, как многим другим, перелили ВИЧ-инфицированную кровь. Я знал его не долго, но был поражен его мужеством и отсутствием какой бы то ни было озлобленности.

Он очень спешил дописать свою книгу, но не успел. Его усилия были поистине героическими.

Пролог

Молодой жрец сидел на солнце и читал старинную рукопись. Здесь, у древних камней, было холодно, но Гарвис кутался в теплый овчинный плащ, а углубление в скале защищало его от ветра. Он любил это уединение среди горных вершин, где слышался отдаленный рокот Атафосского водопада. «Все труды человека точно пыль на плоском камне, — читал он, — и ветер времени сдувает их прочь. Ничто, сложенное из камня, не живет вечно».

«Как же так? — подумал Гарвис. — Эти горы стояли здесь от начала времен и будут стоять, когда меня самого не станет». Он обвел взглядом круг вкопанных в землю камней. Знаки, вырезанные на них, почти стерлись, но сами камни стояли так, как их некогда поставили древние, а с тех пор прошло не меньше тысячи лет. Солнце поднялось высоко, но грело слабо. От камней протянулись узкие тени, и Гарвис еще плотней запахнулся в плащ.

Здесь, по словам почтенного Талиесена, находились когда-то одни из Великих Врат, позволяющие путешествовать во времени и пространстве. Взволнованный Гарвис потер побитую оспой щеку — эта легенда завораживала его безмерно. Он спросил Талиесена о Вратах, и тот в награду за любознательность открыл ему много тайн. Через Малые Врата по-прежнему можно перемещаться в пространстве: они с Талиесеном перенеслись с гор на окраину Атериса, преодолев в мгновение ока больше шестидесяти миль. С помощью Малых Врат, говорит Метас, можно весь мир обойти — чем же Великие Врата отличны от Малых?

Гарвис рассеянно выдавил не совсем созревший прыщик на подбородке, скривился от боли, выругался. На самый высокий камень на миг опустился ястреб и снова взмыл ввысь.

— Жаль, что я не ястреб, — проговорил Гарвис, проводив его взглядом.

Внезапно камни озарились ослепительным светом. Гарвис свалился с валуна, на котором сидел, привстал на колени, за—хлопал глазами. В кругу полыхал лиловый огонь, над самой высокой глыбой сверкала, двоясь, голубая молния. Сияющая паутина ширилась, оплетая все камни — Гарвису казалось, что над ними вспыхивают голубые алмазные звезды. Одна из звезд разрослась, превратилась в колесо, разгладилась, словно простыня на веревке, приросла четырьмя углами к верхушкам и подножиям двух камней. Ветер, набравший силу, завыл над утесами, и в небе на краткий миг загорелись два солнца.

Пораженный Гарвис увидел у камней две человеческие фигуры. Высокий воин в запятнанных кровью доспехах поддерживал женщину, тоже облаченную в доспехи. Из раны у нее на боку текла кровь. Таких доспехов Гарвис никогда еще не видел. Шлем мужчины, увенчанный белым лошадиным плюмажем, полностью закрывал лицо; бронзовый панцирь — точное подобие грудной клетки, вплоть до ребер и солнечного сплетения. Нижнюю часть туловища защищала короткая кожаная юбка с бронзовыми вставками, сапоги доходили до бедер. Гарвис в ужасе осознал, что взгляд воина устремлен прямо на него.

— Эй ты, поди сюда! Помоги мне.

Воин опустил свою спутницу наземь. Ее лицо было смертельно бледным, серебристые волосы испачканы кровью. Старуха, подумал Гарвис, но когда-то была красавицей.

— Где Талиесен? — спросил воин.

— Там, сударь… у водопада.

— Надо отнести ее в укрытие, понимаешь?

— В укрытие. Да.

Женщина пошевелилась и схватила мужчину за руку.

— Возвращайся! Дело еще не кончено. Оставь меня с этим юношей. Все… будет хорошо.

— Нет, госпожа моя, не оставлю. Не для того я служил тебе тридцать лет, чтобы теперь уйти, — ответил воин, поднимая руки, чтобы снять шлем.

— Постой, — властно произнесла она. — Послушай меня, милый мой друг. Если ты не вернешься, все будет потеряно. Ты мой наследник, ты сын, которого у меня никогда не было, ты свет моей жизни. Ступай назад и зажги для меня в окне светильник.

— Надо было давным-давно убить эту суку, — с горечью бросил он. — Она чернее самого зла.

— Никогда и ни о чем не жалей, полководец! Этим горам все равно, побеждаем мы или проигрываем. Ступай. Воздух волшебной страны уже врачует мои раны, я чувствую.

Воин поцеловал ей руку, обвел взглядом горы, обнажил меч и бегом вернулся в каменный круг. Молния сверкнула снова, и он пропал.

Гарвис вбежал к Талиесену с пылающим лицом, глядя огромными глазами.

— У Древних Врат объявилась воительница. Она ранена, почти при смерти.

Старик взял свой сшитый из перьев плащ.

— У Древних Врат, говоришь?

— Да, почтеннейший.

— Куда же ты ее дел?

— Довел до пещеры на Хай-Друине — она ближе всего. Метас был там и зашил ее раны, но я опасаюсь внутреннего кровотечения.

Талиесен тяжело перевел дух.

— Она говорила что-нибудь о себе?

— Ни слова. Метас и посейчас с ней.

— Все правильно. Ступай отдохни. И никому, даже братьям, ни слова об этом — ты меня понял?

— Конечно, почтеннейший.

— Смотри же! Если я услышу хоть что-то, твои кости обратятся в камень, а кровь в прах.

Талиесен вышел, набросив на тощие плечи плащ.

Два часа спустя, воспользовавшись Малыми Вратами, он всходил на восточный склон Хай-Друина. Холодный ветер пронизывал плащ насквозь.

В глубокой пещере хранились припасы на зиму: овес, сушеные фрукты, соль, сахар, солонина и даже бочка копченой рыбы. Здесь останавливались крестьяне и другие путники, путешествущие зимой через горные перевалы. Внутри был сложен очаг и стояла кое-какая мебель, вытесанная из бревен — два топчана да стол с двумя лавками.

Сейчас на одном топчане лежала старая женщина с забинтованной грудью, а рядом на лавке сидел друид Метас. Увидев Талиесена, он встал и поклонился. Талиесен похвалил его за умелое врачевание и предупредил, как и Гарвиса, что говорить об этом нельзя никому.

— Как прикажешь, почтеннейший, — с новым поклоном ответил Метас.

Талиесен велел ему возвращаться на Валлон, а сам опустился на лавку рядом со спящей женщиной.

Даже теперь, на пороге смерти, лицо ее излучало волю.

— Ни одна королева, Сигурни, не могла сравниться с тобой, — прошептал Талиесен, сжав ее руку, — но тебе ли суждено спасти мой народ?