Наум Винарский - Васькина реинкарнация

Наум Винарский

Васькина реинкарнация

Односельчане завидовали Ваське. Балагур, бездельник, не просыхавший от самогона неделями, вдруг стал знаменитостью. А случилось вот что. Будучи под хмельком, Васька умудрился вечером на сельской дороге попасть под машину. Не просто машину, а под председательский УАЗик. Тихон Миронович, не раздумывая, загрузил еле живого Ваську на борт и помчал в областную больницу. По дороге пьянчуга стонал, но как-то странно. Иногда Миронычу казалось, что Васька то засмеется, то заплачет, а то и вовсе запоет. Бледное лицо Васьки искажалось от боли или расплывалось в улыбке. «Главное живым довести до больницы», — думал председатель, и нога нервно давила на газ.

Наконец появились огни высоток. До больницы доехал быстро, благо город готовился ко сну.

Травматолог, принимавший Ваську, качал головой, пытаясь сосчитать переломы рук и ног. Но главное, его обеспокоила травма головы.

— Дежурной бригаде сегодня не спать, — сообщил он Тихону Мироновичу, — ну, а вы можете ехать домой. Все равно его положат в реанимационное отделение, куда вас не пустят.

Не пустили председателя ни на второй, ни на пятый день. Лишь к вечеру шестого дня Ваську перевезли в обычную палату, где Тихон Миронович встретился со своим колхозничком.

— Сколько же ты, сукин сын, выпил в тот вечер, что бросился мне под машину? — стараясь помягче, спросил председатель.

— Тихон Миронович, я вспомнил не только тот злосчастный вечер, но и свои предыдущие жизни. Сколько их было всего, не знаю, а про три могу рассказать. В человеке главное не тело, а душа. Она бессмертна.

— Конечно, бессмертна, и твоя тоже. Ты же душу так проспиртовал, что она не сгниет и через тысячу лет. Небось, вспомнил, как собакой был, — съехидничал председатель. — Вон как наши псы за машинами гоняются, чуть ли под колеса бросаются. Вот кем ты точно не был, падлючий сын, так это свиньей. Свинья ты сейчас, при этой жизни. Только знаешь упиться и под забором залечь. Старуху мать пожалел бы!

— Не верите вы мне. И я бы не поверил. Слышать слышал что-то про переселение душ. Слово-то чудное какое — реинкарнация! А теперь все на себе испытал. Хорошо помню деревушку в Абу-Симбел{1} и номархама{2}, на которого вкалывал до седьмого пота.

— Может, и пирамиды твоих рук дело?

— А что, строил! — с обидой отозвался Васька.

— Ну-ка, ну-ка расскажи, как вы их возводили, как такие огромные тяжелые камни вверх поднимали. До сих пор ученые мужи ответа не нашли.

— Ничего мы вверх не поднимали. Наоборот, долбали гору и опускались вниз. Чем ниже опускались, тем больше становилось основание пирамиды. А отколотую породу дробили так, что она в мелкий песок превращалась.

— Ну, ты и гусь! Хоть езжай в Египет и на пирамиде устанавливай мемориальную доску, дескать, строил ее Васька с Украины.

— Напрасно смеетесь. Долбать бы мне эти горы до глубокой старости, — Васька тяжело вздохнул, — да однажды придавило меня колесницей фараона, а вслед конница его по мне промчалась. На месте, как говорится, Богу душу отдал. Долго она в небесах летала, пока к земле молнией ни прибило. И попала душа в эмбрион моей второй матери.

— Так ты хочешь сказать, что Дарья Ниловна не твоя мать?

— Тихон Миронович, не путайтесь сами и не путайте меня. Ту мою мать звали Ревеккой, а меня Эйсавом. Пацаном ходил в хедер{3}, потом решил искать земляное масло. Исходил всю пустыню, начиная от порога своего дома. Кстати, мы же с Иисусом, можно сказать, односельчане, я тоже родом из Вифлеема.

— Ну-ну, небось начнешь заливать мне, как в одну школу ходили, вместе голубей запускали! — не удержался председатель.

— В одну школу, может, и ходили, да жаль только, что жили в разное время.

Василий попытался лечь набок, но тут же застонал от боли.

— Сколько ходил, столько, на чем свет стоит, ругал предводителя Моисея. Сорок лет водил мой род по пустыне и остановился там, где земляным маслом и не пахло. Ну, походил бы еще пару лет, пока нефть не нашел. Так нет, видать устал. У близлежащих соседей она фонтаном из-под земли выбивает, а тут ни капли. Тогда от обиды и пить понемногу начал.

Васька немного задумался, потом продолжил:

— Может, я и нашел бы нефть, да не судьба. Как-то в Рош-Ходеш{4} набрел на стоянку бедуинов. Первый раз в своей жизни залез на верблюда. На радостях решил отметить это событие. Маленькую распил прямо на нем. Непривыкший к запаху этого зелья, верблюд очумело понесся по бездорожью. Я не удержался между горбами и слетел, да неудачно. Стукнулся головой о камень, а верблюд добавил — лягнул копытом прямо в висок! Тут нешама{5} к Яхве{6} и вознеслась.

— Васька, ты фантазируй, но не очень. Каждое слово тебе доказывать придется. Давай, выкладывай о своей третьей жизни.

— Тихон Миронович, может, не надо, — замахал гипсовой рукой Василий.

— Надо, Вася, надо!

— Ну, тогда слушайте. Произошло это лет шестьдесят назад.

— Да тебе и тридцати еще нет, а ты вон куда!

— Тихон Мироныч, вы забыли, я же о прошлой жизни сказ веду. Так вот, шестьдесят два года назад в поселке Мухоморовка родила меня Галина Ивановна Рябоштан.

— Постой, постой, мою мать тоже так звали, и фамилия та же, да и поселок мне не чужой. Неужто, ты мой брат?

— Сейчас нет, а тогда да. Правда, вас еще на свете не было. Вы на десять лет позже родились.

— Послушай, Василий, ведь правда, родители мне рассказывали, что их первенец пошел в лес, и больше его никто не видел.

— А как могли увидеть, если меня у самого поселка тракторист Григорий сбил, да еще большим колесом голову зацепил. Я весь в крови, лежу бездыханный. Так он, сволочь, нет, чтоб подобрать и в больницу отвезти, взял и утопил меня в пруду.

— А Григорий, чай, не мой племянничек?

— Он самый.

— Лучше б ты мне этого не говорил, — задумчиво произнес председатель.

— А я и не хотел, сами напросились, — устало ответил Васька. — Но, Тихон Мироныч, поскольку вы меня от смерти спасли, даю слово, о моей третьей жизни никто не узнает.

Да оно и не понадобилось. Достаточно было двух предыдущих, чтобы наделать столько шума. Понаехали фотокорреспонденты, ученые. В местной газете Васькино фото поместили. Но для детального изучения феномена лететь на самолете вместе с Василием в далекую столицу побоялись: вспоминали колесницу фараона, верблюда бедуинов, трактор Григория и председательский УАЗик.

Комментарии