Елена Первушина - Стёртые буквы

Елена Владимировна Первушина

Стёртые буквы

Наталье Галкиной, соседке и Писателю, на мой страх и риск посвящается.

Вряд ли собой хороша, но скромна и нарядна,

Вряд ли вполне молода, но о том не речем.

Где-то в предместье она так и живет, вероятно.

Чем занята? Бог весть! Может, совсем ничем.

Михаил Щербаков

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда-то, давным-давно, большая часть мира была покрыта дремучими лесами. И еще тысячу лет назад та часть земли, которую мы сейчас называем Европой, принадлежала скорее деревьям и лесному зверью, чем человеку. Если на Востоке мир являл собой огромную пустыню, в которой лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств и неустанному вековому труду человеческих рук сохранялись под защитой пальм пригодные для жизни оазисы, то на Западе оазисом было расчищенное от деревьев пространство — просека, прогалина, безлесная излучина реки, где люди ставили свои дома и распахивали поля. Лес же в представлении людей всецело принадлежал чудовищам — там жили мифические драконы, чудовищные волки-оборотни, таинственные звери рыкающие вепри, заколдованные Зеленые рыцари, Черные великаны и карлики, а также вполне реальные разбойники. Впрочем, даже разбойники предпочитали держаться опушек и не соваться в самую непролазную чащобу. Дороги старались прокладывать вдоль русел рек или непосредственно по рекам. Так, Рейн в Средневековье носил гордое имя «королевской дороги».

И все же лес означал не только страх и опасность. Хоть наши предки и были уже земледельцами в течение нескольких тысяч лет, они все еще не разучились кормиться за счет леса. Дерево было одним из основных строительных материалов, из него строили дома, лодки и корабли, делали посуду, мебель, инструменты, книжные переплеты, телеги, повозки, церковную утварь и статуи святых. Превращенное в уголь дерево позволяло плавить медь и железо. Из смолистых пород делали факелы, клей, кору использовали для дубления кож. Лес давал ягоды, грибы, дичь, фрукты и съедобные коренья. Из шкур лесных зверей шили теплую одежду, обувь, одеяла. В лесах на желудях паслись свиньи — и обычно обитатели той или иной местности точно знали, сколько свиней сможет прокормить в год принадлежащий им лес.

Итак, леса вырубали, выжигали под пашни или под пастбища для скота. Дороги, пронзающие лес, с каждым годом становились все шире и разветвленнее, прогалины тянулись друг к другу, «пожирая пространство», сливались, и в один прекрасный момент уже леса оказались островами, затерянными среди людских поселений. Истощенная пахотой земля не зарастала вновь деревьями, она превращалась в пустошь, в «ланды» — земли заросшие колючим кустарником, занесенные песком, занятые болотами. Если вернуться к тем же свиньям, то стоит отметить, что, согласно документам, в конце XI века один из лесов графства Суффолк мог прокормить сто голов этих славных животных, а в 1217 году — уже только пятьдесят.

И очень скоро, гораздо ранее наступления двадцатого века, люди почувствовали, что лес становится редкостью — ценным достоянием, которое следует охранять. Вначале сеньоры учредили должности «лесных сержантов», которые должны были охранять леса от самовольных порубок и охоты (с одним из таких «сержантов», исполняющим также обязанности шерифа, имел дело знаменитый Робин Гуд). Затем и сами вольные города и даже целые области стали издавать законы, накладывавшие штраф за порубки и повреждение лесов. Однако выйти из замкнутого круга не удалось — рост населения делал необходимыми новые расчистки под пашни, пахотная земля быстро истощалась и становилась непригодной для жизни. К XIII–XIV веку европейские леса были по большей части сведены на нет, остались лишь некоторые заповедные территории.

Леса отступили, дав свободу городам и торговым путям, расчистив место для зарождения той культуры, которую мы теперь называем «европейской». Так было в нашем мире.

Но в мире, куда мы с вами сейчас отправимся, все получилось по-другому. Там лес обладал волшебной силой не только в воображении людей, но и в реальности, и с этой силой приходилось считаться. Не то чтобы он был злым или даже равнодушным, но, скорей, самовластным и живущим по собственным законам, зачастую непостижимым для людей. Люди, раз-другой испытав на себе силу леса, не рисковали вступать с ним в войну. Они почтительно называли его Шелам, что на одном из древнейших языков этого мира означало — мир, царство, власть. И оставались на границах этого царства — на опушках, в безлесных долинах, на склонах гор, на берегах моря, не пытаясь слишком глубоко проникать в чужие владенья. Никто и никогда не проходил Шелам насквозь, люди лишь медленно продвигались по его краю, разыскивая для себя новые, ненужные лесу земли. Бывали, конечно, и исключения, но о них, как всегда, разговор отдельный.

Лес разлучал, море сближало. Хотя издавна известно, что все моряки — опасные безумцы, отделенные от гибельной бездны лишь на толщину корабельной доски, а самые надежные из кораблей — это те, которые уже вытащены на берег, люди раз за разом пускались в путь от поселения к поселению из любопытства, ради торговли, ради войны, ради проповеди и по сотне иных причин. Корабли сплетали вокруг одиноких городов тонкую сеть, и потому в этом мире все же существовало некоторое единство.

Разумеется, люди поклонялись лесу и его таинственным обитателям, хотя просить их могли лишь о милосердии и снисхождении, а не о помощи. Да и чем могли помочь людям лесные боги? Бессмысленно было бы просить у них рассудить по справедливости спор, помочь сберечь урожай, даровать победу в войне с соседним поселением. Поэтому люди стали искать себе иных заступников. Одни поклонялись Солнцу, другие — Морю, третьи, и таких было большинство, избрали для себя богов, имеющих вид людей. Им казалось, что лишь такая вера поможет людям подняться с колен. Однако кому бы люди ни посвящали свою жизнь, все решения они всегда принимали сами, даже если не желали этого видеть. Так уж заведено во всех мирах: и в том, где мы живем, и в тех, которые мы придумываем…

ПРОЛОГ

О СВЕРШЕНИИ ВРЕМЕН

Алкивиад был осужден заочно, имущество его конфисковали, и еще было постановлено, чтобы его прокляли все жрецы и жрицы,

из которых только одна, Феано, дочь Менона, из храма Агравлы,

отказалась подчиниться постановлению, сказав,