Алексей Семенов - Травень-остров Страница 10

А сегваны не медлили. Их было без малого вчетверо больше, чем дружинников. Они скоро загородили железной стеной промежуток от стены погоста до тына и, не давая сольвеннским дружинникам добежать до забора, разделились будто на два стальных ручья: один потек повдоль тына, другой — вдоль забора. Боярские люди оглянуться не успели, как оказались в кольце. Пробовали, конечно, пробиться сквозь калитку, но хозяин охранников недаром кормил: Близна — так сольвенна звали — с Асгримом запросто отбросили растерянных воинов от калитки. Атаковать малой силой одетый в железо боевой строй сегванов охоты не было, а через забор лезть сразу не сообразили. Оставалось сдаться: класть головы за боярина Прастена почти что в чужой земле — граница с Дикоземьем была рядом — это не то же, что за родной Галирад. Седоусый, высоченный, благородный лицом, ровно знатный гридень — а был-то из хлебопашцев, — Бутрим первым бросил меч на траву.

— Ратиться без толку не станем. Людей моих не трогайте, — твердо молвил он. И, глянув зло на Близну, бросил: — Переведи.

Близна кивнул невозмутимо и спокойно, будто нехотя, проговорил что-то, как ворон охрипший прокаркал.

— Не тронем, Бутрим, — по-сольвеннски, почти чисто, ответил некто из стоявших в строю. — Руки и ноги свяжем всего лишь. Ненадолго.

— Ты, Хольгер? — вглядываясь в закрытые масками и выкружками лица сегванов, обратился к ним Бутрим.

— Я, — выступил вперед желтобородый, не уступающий ростом и осанкой Бутриму сегван в личине, отделанной золотом, с топором в левой руке. — Тебя не обижу, и людей твоих не трону. Мечи отдам потом. Веришь мне, Бутрим?

Сольвенн жестко глянул на Хольгера, точно пронзить того хотел взором, но рек отчетливо:

— Не верю, да жить хочу.

— Правильно не веришь, — согласился сегван, положил топор на землю и стянул щит. — Давай руки, — молвил он, снимая с пояса веревку.

Бутрим, подавая пример, шагнул вперед, встал, твердо упершись ногами в землю, и вытянул руки перед собой.

Глава 5

Волк показывает зубы

Прастен, захваченный рубкой, не сразу уловил перемену в ритме боя. А напрасно.

Хальфдир, казалось, все сильнее уставал. Да и немудрено: пятый десяток кунс разменял, уже первым на городскую стену не поднимался, как в прежние времена. Однако ни единой раны сегван покуда не получил, осторожничал. Еще бы! Не было теперь за спиной веннского меча. Но вот, словно учуяв что-то нужное, ровно волк, Хальфдир вдруг будто посвежел: движения кунса снова стали резки, упруги и сегван повел атаку — один против пятерых. Пятерых, вместе с Прастеном Вилковичем, зане большим числом в тесной трапезной вокруг одного собраться не могли.

А Хальфдиру того и надо было: закружил по трапезной, откуда все давно убрались, и охрана с хозяином тоже, ретивых сольвеннов. Выманил на себя боярина, миг улучил, да и выбил у него меч и сейчас же, за рукав шелковый прочный Прастена ухватив, ринул на пол, свой меч к груди старшине галирадскому приставил.

И тут же в дверь ударили снаружи, да так, что неслабый воин, проем карауливший, так и полетел спиной прямо на широкий стол, кольчугой, ровно сбруей, гремя. А следом ввалился в трапезную Хольгер-комес, а за ним еще пятнадцать воинов одоспешенных.

— Твоя взяла, кунс, — прорычал Прастен, мигом все уразумевший. — Бросьте мечи! Вас авось не тронут! — рявкнул он сердито на кметей.

Те остановились, не спеша исполнить приказ: не верили происшедшему.

— Делайте, что ваш Прастен-кунс говорит, — посоветовал всем Хольгер.

Загремело негрозно боевое железо, брошенное к ногам Хольгера.

— Вставай, Прастен Вилкович, — прозвучал в повисшей тишине негромкий усталый голос Хальфдира. — Не я тебя победил: Храмн рассудил так.

Глава 6

Берег для черной волны

Зорко, удалившись в лес шагов на сто, резко свернул вправо. Вовсе без надобности было ему гулять сосняком по косогору. И на месте он сидеть не хотел.

Лес, для сольвенна со временем ставший чуждым, диким, для венна оставался продолжением того мира, что начинался очагом. И никого на земле не укрывал лес так заботливо, как венна. А Зорко, не осознавая того, просто шел нужным ему путем, и ни сольвенн, ни морской сегван тем более не могли приметить его в чаще.

А направился Зорко не к погосту — там покуда делать было нечего, — а к дороге, на Галирад ведшей, да примечал, что же такое вокруг печища за сегодня случилось. А говорили следы, что поутру еще жители со скотиной вместе, а то и с возами, отправлялись куда-то — должно быть, недалече и ненадолго, в Лоб или Коржаву. Значит, не все врала сегванка. Сколько ж монет Хальфдир печищу отсчитал? И зачем? Нешто проще выдумать не мог, как с боярином сладить?

Ближе к проезжей дороге Зорко обнаружил следы сегванской воинской обуви — глубокие следы. Понятно стало, что часть сегванов стала на дороге, дабы не пропускать до поры возможных путников и обозы. Должно быть, Хальфдир недюжинную силу собрал: сотни две, не меньше. Для чего только он рубку в трапезной учинил, коли так могуч был супротив боярина?

Сверху, с горы, с большого расстояния, разглядеть что-либо за тыном было трудно. Не было слышно ни криков, ни звона оружия. Но вот на дворе, за погостом, углядел венн стальной блеск. Не надо было большого ума, чтобы понять: то сегванские брони и шлемы. Увидел Зорко, как окружили сегваны малую боярскую дружину, как решили дело без того, чтобы кровь лить. Увидел, как заняли воины кунсовы весь двор и как пошли ко главному входу в погост. Подождал еще, но далее ничего не случилось. Сегваны встали по местам — высокие все, широкоплечие, молчаливые — будто лес еловый, да так и стояли, изредка лишь переходя и переговариваясь. Видно, все вышло у них, как задумали.

Уяснив себе, что происходило вокруг Лесного Угла с утра и чем кончилось дело в самом печище, Зорко задумался о том, как ему к печищу пробраться. Если за тыном стоит сотня сегванских воинов, то караульные там всяко есть. Обращаться невидимым — как тот черный пес и его неведомый хозяин — Зорко не умел. Оставалось дождаться темноты: пусть попробуют комесы изловить венна!

Зорко и сам не знал толком, зачем ему нужно было попасть непременно в печище и все увидеть самому. Иттрун, конечно, верить было нельзя, но ведь и у нее причины не было доверять Зорко: могла прямо там, в чулане под всходом, ножом зарезать, и вся недолга! Принесла бы короб. Но, с одной стороны, сомневался Зорко, что отпустили бы его сегваны подобру-поздорову.

С другой стороны, как ни чужды были венну все выходки, учиненные сегванами и сольвеннами в погосте, как ни бунтовали чувства и рассудок против такого безобразия, однако чувствовал Зорко, что должен разобраться, как это люди до лютости такой доходят. Объяснение, даваемое стариками в родном печище, о том, что за лесами лежит исподняя страна, где все навыворот, Зорко не утешало. Ему предстояло — даже если он и впрямь попал в исподнюю страну — здесь жить, и жить долго. Как ни хороша была веннская Правда, а не всюду она годилась. Для Зорко вот не пригодилась вовсе. А еще бесконечные обозы, проходящие дорогой, свидетельствовали, что нет никаких псиглавцев ни за ближними лесами, ни за дальними овидами: всюду жили люди, и жили по-своему.