Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев Страница 10

Грохот ещё не стих, когда дверь распахнулась. Поток сырого холодного воздуха едва не загасил светцы. На пороге, словно вынырнув из мутного дождя, возник человек — в длинном плаще и посаженной набекрень шапке.

Незваный гость переступил порог. С него лилась на пол вода, хлюпая, вытекала даже из сапог, будто он не просто побывал под дождём, а окунулся в воду с головой. Дорогой тёплый мятель был безнадёжно испорчен водой и грязью — чистить теперь, не отчистить.

Гость обвёл взглядом пустую корчму, на миг задержал его на княжьих кметях в углу и удовлетворённо хмыкнул. Корчмарь и глазом моргнуть не успел, как чужак очутился у самой стойки.

— Поздорову, хозяин, — он весело улыбнулся.

Чапура озадаченно поздоровался. Гость сразу поставил его в тупик: на вид лет тридцать — тридцать пять, короткая борода и усы цвета дубовой коры. Из-под туго сидящей шапки выбиваются длинные волосы. Одет богато, мало не по-боярски, кое-где и золото блестело. Да и было в нём что-то неописуемое словами и невыразимое, такое, что видавший виды Чапура сразу про себя решил: непрост.

— Тут меня дожидаться должны, — пришлец утёр мокрые усы, зачем-то посмотрел на руку. Оборотясь, он опять скользнул взглядом по кметям, за столом, кому-то кивнул. Снова глянул на Чапуру и твёрдо досказал. — Князь Ростислав Владимирич.

— Он наверху, — опустил глаза Чапура. — По лестнице подымись, господине. Там всего одна дверь.

— Добро, — гость шагнул к лестнице, бросив через плечо. — Пождите, други.

Тут только Чапура заметил, что дверь на крыльцо всё ещё отворена, а у порога стоят ещё люди — трое. Бритоголовые и длинноусые, по русскому войскому обычаю. Но один явно не кметь, а, самое меньшее, гридень. Да и по возрасту пора бы ему в гриднях ходить. Чапура прекрасно знал, что не всякий кметь к старости гриднем становится, но тут что-то так и шептало — гридень. То ли взгляд — отстранённый и твёрдый, то ли выражение лица, навыкшего приказывать.

— Чего подать-то, господине? — успел спросить корчмарь, глядя, как подымается по лестнице гость.

— А сбитня горячего, — хладнокровно ответил тот на ходу.

Спутники гостя уселись за стол — не рядом с волынскими кметями, но и не совсем в стороне.

А Чапура, велев жене отнести наверх горячий сбитень, вновь задумался. Да кого же такого ждал в его корчме Ростислав Владимирич, отай, киевских подсылов опасаясь?

А там, наверху, в горнице двое несколько времени мерили друг друга взглядами.

— Ну, здравствуй, князь-брат, — сказал, наконец, Ростислав Владимирич, волынский князь.

— И ты здравствуй, князь-брат, — ответил Всеслав Брячиславич, полоцкий князь, тоже подходя ближе.

И впрямь, были они друг другу братьями.

Троюродными.

Ростислав не ждал от встречи чего-то особенного — всё уже было предварительно обговорено послами — гридни ездили меж Полоцком и Владимиром уже не один месяц — больше года. Но Всеслав в письмах уклонялся от того, чтобы обговорить действия подробно. Он и настоял на том, чтоб встретиться лично. Волынский князь вдруг вспомнил, морщась, как ему говорил гридень Колюта — жилистый старик с неприятным взглядом:

— Князь Всеслав Брячиславич хочет встретиться с тобой лично, господине. И только тогда он решит — быть альбо не быть дружбе меж вами.

Вот и прячутся два князя на окраине Волыни, на постоялом дворе, которых по всей Руси пока что — раз-два и обчёлся.

— Тьмуторокань, значит, — задумчиво сказал полоцкий князь, наклоняя над серебряной чарой волынского князя поливную ендову со сбитнем. Пряный запах щекотал ноздри. — Да… это вы с Вышатой умно решили. Через Тьмуторокань можно и весь юг к рукам прибрать…

Ростислав протянул руку, поискал взглядом, куда же Всеслав будет наливать сбитень себе и невольно замер, чувствуя, как у него медленно отваливается челюсть.

У Всеслава в руке была полукруглая невзрачная чаша — сероватая кость, оправленная в чернёное серебро. Полоцкий князь налил сбитень в чашу, поставил ендову на стол.

— Это… — Ростиславу не хватало воздуха, он задыхался, вдруг ощутив себя в далёком прошлом — там, где герои пили на пирах из…

— Да, княже Ростислав Владимирич, — чуть заметно усмехнулся кривич. — Это — чаша из человечьего черепа…

— Наследство? — слабым голосом с надеждой спросил волынский князь — его всё ещё не отпускала лёгкая оторопь.

— Отчего? — Всеслав усмехнулся. — Я эту чашу сам сделал — когда литовского князя в поединке убил. Мне тогда лет двадцать было ещё…

Ростислав почувствовал, что оторопь переходит в откровенный страх — правду, выходит, говорят про полоцкого князя.

— Ты… ты как можешь?

— А почему нет? — Всеслав Брячиславич чуть приподнял брови, плеснул из чаши в огонь в очаге, что-то негромко сказал — волынский князь не расслышал, что именно. И почти тут же над корчмой грянуло — до того гром неразборчиво рокотал где-то вдалеке. Всеслав довольно покосился в сторону узкого волокового окошка, глотнул из чаши и сел к столу. — Храбрость врага переходит в меня и моих детей. Так говорили наши с тобой предки, Ростиславе Владимирич.

— Да когда же это было… — растерянно бросил Ростислав и тоже отпил из своей чаши — рука заметно подрагивала.

— Не так уж и давно, — полоцкий князь усмехнулся.

— Ты хочешь воротить?.. — Ростислав не договорил, — и так понятно, ЧТО воротить.

— Если воля Перуна да Велеса на то будет, — голос Всеслава вдруг изменился — казалось, что вместо него говорит кто-то другой. Кто-то СОВСЕМ другой. На миг показалось. Кто огромный и очень сильный… не по-человечески сильный. — Хотя бы пока только в кривской земле.

А на сеновале, где приютились полоцкие и волынские кмети, говорят про своё.

— А храбёр твой князь, что сам-три с двумя только кметями сюда прискакал, — задумчиво говорили Несмеяну и Витко волыняне. — Не по-княжьи.

И не понять было — осуждают альбо хвалят.

Луна шарила тонкими лучиками по лицам кметей, пробиваясь сквозь дыры в соломенной кровле. Гроза ворчала где-то неподалёку, словно примеряясь. Большая часть волынян уже спала, и только двое всё ещё донимали полочан расспросами.

— Ваш тоже не промах, — возразил Несмеян, натягивая на плечо плащ. Повозился, устраиваясь поудобнее. — Слышал я кое-чего о нём. Да и так… не боится один с малой дружиной вне города жить…

— Тут не то, — отверг седоусый Славята, старшой Ростиславлей дружины. В его словах ясно слышался новогородский выговор, как бы даже и не кривский — в дружине Ростислава было много отцовых кметей, из Новгорода, Ладоги, Руссы, Плескова. — Известно, Ростислав Владимирич не робкого десятка, не то б мы ему и не служили. Но Всеслав Брячиславич всё же в чужой земле. Потому и дивимся, что вас с ним трое всего.