Максим Димов - Трон Страница 10

Он вступил в мятежный возраст, появились новые интересы и потребности, не стыкующиеся с растущим, но все еще пока детским естеством. Вероятно, через это прошли и остальные, но это не объясняло причину разлада. Вся его эмоциональность, обильно выплеснувшаяся в то время, не имела никакого отношения к братьям. Они реже вместе проводили время, у каждого появилось свое окружение, но все же ничего такого, что могло бы действительно встать между ними, он вспомнить не мог. Совсем наоборот, те редкие часы, что он проводил с кем-то из братьев, наиболее ясно запомнились ему открытостью и доверием. Он тогда как бы заново обрел свою семью: родителей, переставших быть понятными в своих суждениях и поступках, хотя и не ставших от этого менее близкими; братьев, вроде бы прежних, и одновременно других, новых и слегка загадочных — но все же братьев.

Они взрослели, и менялось к ним отношение отца. Они постепенно вживались во взрослую жизнь Двора, набирались опыта и новых знаний но, опять-таки, никто их не учил ненавидеть друг друга. Они стали видеться реже. Виктор, Фредерик и Филипп вообще надолго пропадали, но он не видел в этом ничего необычного. При встречах они оставались братьями, хоть и повзрослевшими и более сдержанными. Но разве это плохо?

Вспышка молнии на мгновенье осветила комнату, и тут же ударил раскат грома. Стены дома задрожали, где-то тонко звякнуло стекло.

Отец стал активнее втягивать своих сыновей в дела королевства, у принцев вскоре появились новые обязанности. Но и свалившаяся на них ответственность не могла служить причиной их отчуждения, в конце концов, целью их деятельности было благополучие государства, а в этом братья были на редкость едины. К тому же, всегда можно было укрыться за широкой спиной отца, имевшего постоянную и хорошую возможность, как теперь понимал Ланс, присматривать за ними, а в случае надобности и направлять. Сам Ланс никогда серьезно не примеривался к короне, не мог он представить также королем кого-либо из родни. Он вспоминал своих братьев в ту пору, но они почему-то виделись ему совсем мальчиками. Неужели уже тогда они думали о Короне, о возможном соперничестве, а, быть может, и о войне за власть. Нет, это невозможно!

Он так и не сумел понять, когда именно все переменилось. В последние годы жизни отца братья перестали понимать друг друга, прощать, мириться. Они перестали быть семьей. После смерти Дарвина стало совсем плохо.

...И он тоже стал интриговать, врать, спорить. Но самое странное, что при этом он не хотел становиться королем. В этом он ясно отдавал себе отчет, поскольку, волей-неволей, но пришлось задуматься и об этом. Тогда к чему вся эта дикость? А может, и с остальными происходит то же самое? И если это так, то, что делать? Он понимал, что нельзя просто прийти и предложить всем мир — слишком долго они враждовали, его просто не поймут. Или поймут?

Ланс подумал об Эдвине и о том, что случилось накануне вечером.

«Неужели Эдвин думает так же, как и я?»

И тут же в памяти возникло лицо стоящего посередине горного потока плачущего Лоуна. Словно тисками сжало грудь. «Как же, думает!.. Не уберегли малыша, сволочи!»

Ланс, преодолевая спазмы, несколько раз глубоко вздохнул.

«Ну, а ты сам?» — зло подумал он.

— А может нас действительно кто-то стравливает? — он и не заметил, как заговорил вслух.

Почему-то представился старый герцог — рассудительный, холодный — и его последняя речь.

«Черт, ведь он же считает, что в нас не осталось ничего человеческого... А может, не хочет этого замечать?»

Ланс стиснул кулаки, но быстро взял себя в руки.

— Ну вот, Эдвин все-таки зацепил меня, — печально произнес он вслух.

И тут его пронзила очень простая и верная мысль — он обязан помирить братьев любой ценой!

«Прости, малыш, — думал он, — я не должен был допустить твоей смерти. Только теперь я понимаю, как много ты для меня значил, и как много для меня значат остальные. Тебе уже ничего не поможет, но все же, во имя твоей памяти, я клянусь, что прекращу этот кошмар».

Снова прогремел гром, шум дождя, кажется, еще более усилился. Ланс же почувствовал, как целая гора горечи и отчаяния свалилась с его плеч, и ему стало легко и спокойно. Он знал, что днем будет все по-другому, и иными будут его мысли, но сейчас он легко загнал все сомнения куда-то в отдаленный угол сознания и, наконец, спокойно уснул.

Гроб с телом Лоуна был выставлен на возвышении в Тронном Зале Дворца. Гигантские белые полотнища скрывали стены огромного зала. Была вынесена вся мебель, а пол застлан толстой, заглушающей шаги тканью. Плотно задрапированные окна-витражи не пропускали ни единого лучика света, и огромное помещение освещалось лишь установленным за гробом гигантским чашеподобным факелом.

С самого утра Зал был заполнен толпами, пришедшими проститься с принцем. Провожающие двигались медленным, непрерывным потоком, попадая в Зал через распахнутые Главные Ворота. Людская очередь спускалась с Королевского Холма и терялась где-то внизу, на окраинах столицы. Дворянство, городская верхушка и делегации из других городов и стран занимали более половины зала. Время от времени, из их рядов отделялась очередная четверка дворян и, обнажив клинки, становилась на дежурство у гроба.

Ланс незаметно пристроился в темном углу и поверх голов разглядывал зал. Бесчисленное множество укутанных в траур, непрерывно движущихся фигур почти скрывало Лоуна, и он видел только его осунувшийся профиль. Лицо брата было спокойным и слегка задумчивым, и Ланс подумал, что при жизни никогда не видел младшего брата таким.

...Спустя час он поднялся на второй этаж и вошел в малую гостиную.

Кроме членов королевской семьи здесь собрались родственники Лоуна по линии матери и главы делегаций других государств. Принимая соболезнования, принц пересек зал и, наконец, пристроился недалеко от окна.

— Ты был внизу, Ланс? — раздался над ухом женский голос.

Он поднял голову и взглянул на Эмилию. Сестра села рядом.

— Вынос тела в час дня.

Он кивнул.

Эмилия помолчала несколько минут, затем встала и отошла.

Ланс оглядел зал, отыскивая среди присутствующих братьев. Винсент стоял у стены и о чем-то беседовал с лордом Уинфри — отцом королевы Карлы, покойной матери Лоуна, и главой рода Уинфри. Лорд выглядел хмурым и, как показалось Лансу, был слегка возбужден. Слушая его, Винс часто кивал.

Герцог, Виктор и Фредерик держались вместе, в окружении еще десятка родственников рода Уинфри. Из этой группы только дядя казался удрученным похоронами. Чуть дальше о чем-то негромко переговаривались посол Порты и Эдвин. К ним подошла Эмилия, посол низко поклонился, по лицу Эдвина проскользнуло недовольство.