Марина Дяченко - Корни камня Страница 10

Отец оставил Ивара. Отец оставил.

...Закат стоял плотной красной стеной, клетка была врыта в землю до половины, и леденели руки, сжимающие прутья - но помощи не было. Ми- мо, по бесконечной дороге, бесконечно уходил в закат Белый Рыцарь, и можно было до хрипоты кричать ему вслед, и звать, и умолять о помощи - он удалялся неотвратимо, без оглядки, удалялся мучительно медленно, и копыта скачущей лошади едва шевелились, будто увязая в смоле, и через силу, как в замедленном кино, развевался плащ, но фигура всадника все удалялась, уходила вслед за невидимым солнцем, а в спину уходившему ды- шала ночь, ночь накрывала остающегося, того, кто в отчаянии тряс прутья врытой в землю клетки...

В полночь Ивар вышел, наконец, из тупого оцепенения и накинулся на дверь.

Память его выдавала все самые грязные, слышанные мельком и стыдли- во забытые слова; слезы высохли, немилосердно саднили воспаленные веки - но он не чувствовал ни рези в глазах, ни боли в разбитых кулаках и коленях. Он налетал на дверь, бросался на дверь, всем телом бился о дверь, никак не соотнося своих сил с ее прочностью - просто повинуясь невыносимому желанию свободы.

Он знал, что рано или поздно упадет, обессиленный - но будет цара- пать дверь ногтями и грызть зубами, до последнего, до обморока, до смерти... Но раньше, чем он упал-таки, дверь дрогнула - и распахнулась.

Он отпрянул от неожиданности - окровавленный звереныш с безумным, полубессмысленным взглядом. Того, кто стоял в проеме, он узнал по го- лосу:

- Хочешь выйти? Иди. Иди, куда желаешь, куда глаза глядят, ступай, пожалуйста, на все четыре стороны...

И Барракуда отступил, и Ивар увидел за его спиной мутный свет, ко- торым был залит коридор.

Потом он бежал куда глаза глядят, и рвался вверх по винтовым лест- ницам, как во сне, где чадящие факелы, где нет ни верха, ни низа... В третий раз вернувшись на один и тот же безлюдный и полутемный перекрес- ток, он не удержался и рухнул на слабо светящийся пол.

Прямо перед глазами его темнел на фосфоресцирующем покрытии рубец, оставленный чьей-то ребристой подошвой; Ивар вдруг ощутил этот едва за- метный рубец как собственную рану - будто не по холодному полу, а по его лицу прошлись недавно тяжелые ботинки.

Когда-то ему снился кошмар - он идет по светлому, теплому коридо- ру, неверный шаг в сторону - и коридор вдруг проваливается под ногами, Ивар падает в шахту вентиляторов, в гущу невиданных старинных механиз- мов, а те жадно сучат лопастями и шестеренками, и ловят беспомощное те- ло на острия зубцов... Теперь кошмар повторялся, и Ивар был в толще его: такой привычный, такой устойчивый мир вывернулся наизнанку, и Ко- мандор, всемогущий Иваров отец, потерял над этим миром всякую власть.

Отец больше не всемогущ. Отец отступился и оставил сына в чужих грязных руках, он бессилен, он ничего не может сделать... Он беспомо- щен, будто мальчик, пусть хоть как сверкают нашивки на парадном мунди- ре, пусть хоть кому отдаются грозные приказы, пусть хоть сколько крейсеров поднимаются из своих шахт... Город в тысячу, в десять тысяч раз сильнее злобного Поселка - но Ивар лежит здесь, на перекрестке, ле- жит ничком, и перед глазами у него темнеет след чужого башмака...

Слез больше не осталось; он лежал неподвижно, и в измученное тело возвращалась боль.

Саня завтра будет дома. Да что завтра - уже сегодня... Саня уходит - а Ивар остается, и отец допустил это... Белый Рыцарь не оглянулся, холодная земля, ржавые прутья клетки...

Он содрогнулся и сел - ему послышались голоса. Нет, тихо... Четыре улицы, как четыре огромные трубы, расходились под прямым углом, и в недрах их было темно и пусто, как в брюхах голодных чудовищ. Тускло мерцали светильники под потолком; в центре перекрестка - Ивар вздрогнул - возвышалась неподвижная темная фигура.

Он боялся пошевелиться, прежде чем не убедился окончательно, что это не человек. Тогда он через силу встал и, медленно ступая разбитыми о дверь ногами, приблизился.

Посреди перекрестка стоял просто необработанный камень - высокий, в рост взрослого человека, тщательно укрепленный на металлическом постаменте. Кое-где, на месте сколов, посверкивали прожилки кристаллов; камень отбрасывал четыре тени, потому что прямо над ним нависали четыре тусклых светильника.

Ивар обошел камень кругом. Нигде в Городе он не встречал ничего подобного; с первого взгляда он почему-то понял, что это не украшение и не причуда дизайнера, что это нечто странное, совсем неведомое, чу- жое...

Он всхлипнул и сел, привалившись к камню спиной, полностью скрыв- шись в одной из четырех коротких теней.

Ничего. Ничего... Будет новый день, и, возможно, случится что-то хорошее... Надо держаться. Может быть, у Поселка что-нибудь испортится или взорвется... И тогда Барракуда сдастся Городу с позором. Сдастся... Что они говорили о тюрьме... Он бежал из тюрьмы? Из тюрьмы нельзя бе- жать, отец рассказывал... Нет, не надо об отце, слишком грустно... Ти- гарды... Кто такие тигарды... Где он слышал раньше это слово...

...Непроходимый лес. Узкая дорога, и ветви сплетаются над головой. Мерно покачивается седло, и покачивается спина едущего впереди, и постукивают копыта сзади... Мелькнул огонек - и погас. Вечереет, и лу- на, круглая и желтая, как привидение, понемногу наливается белым... Ка- валькада выезжает на перекресток, и посреди его высится черный высокий камень, и кто-то сидит, привалившись к камню спиной... ("Весь в кро- ви... зачем ты оставил его... а не старшего... проблемы...") Сидящий - мальчик в странной одежде, грустный, измученный, маленький...("Он еще маленький... Зачем ты...") Тень от камня укрывает его с головой, он си- дит неподвижно и смотрит снизу вверх на огромных всадников, но в глазах его нет страха - только доверие и доброжелательность. Фыркают кони... Всадники спешиваются, луна горит так, что полночь кажется ясным днем... Кто-то протягивает мальчику руку, он поднимается, кладет ладони на не- ровную поверхность камня...

- Мама!..

- Не плачь, воробей. Не трать своих слез.

- Они говорят, что тебя нету... нигде. Нигде, кроме моих снов, ма- ма!...

Прикосновение теплых губ.

...Они ныряли на дно бассейна - собирали разбросанные игрушки, кто быстрее, и быстрее всегда оказывался Саня; в какой-то момент Ивару показалось, что жить вовсе незачем - раз он такой маленький и слабый, и вечно проигравший. Он заплакал, и слезы, поначалу горькие и злые, вскоре сменились солеными и жалобными. Ему так хотелось, чтобы его по- жалели - и мама вошла в бассейн, погрузилась по плечи в теплую воду, кончики ее волос намокли и потемнели, и заколыхались, как подводная трава...

И они плыли.

Ему казалось, что мама - большой морской зверь, а он, Ивар - де- теныш. И что нету пластиковых стенок, а есть бесконечный океан, безб- режный, как космос, подчиненный плавному ритму приливов и отливов, и они с мамой плывут, кочуют, плывут...