Вадим Ветров - Перемещенцы Страница 105

Кейко еще пару раз вскрикнул и притих, прислушиваясь. Раз разговаривает, значит, — человек. Может, кто из рабов.

— Т-ты к-кто? — заикаясь, спросил он.

— Такой же узник, как и ты. Так что нечего орать. Тебе с собой вина не дали?

Кейко, которому не дали даже корочки хлеба, да еще и из одежды оставили только серую длинную рубаху, отрицательно покачал головой. Потом спохватился, что в темноте его не видно, и вслух признался:

— Я еще маленький вино пить.

— А в тюрьме сидеть, значит, ты взрослый, — хмыкнул голос. Послышалось какое-то движение, и во тьме слегка засветились два желтых огонька. Глаза. Они приближались и через несколько шагов замерли напротив живота подкидыша. — Дай-ка я на тебя посмотрю. Ого! Чтоб я сдох! Ты как здесь оказался, детеныш?

Маленькая, детская ладонь ухватила Кейко за руку и потянула за собой. Он словно зачарованный последовал за таинственным существом.

— Здесь матрац, садись аккуратно, — и ладонь потянула подкидыша вниз. Он нащупал руками тонкий, дырявый соломенный матрац, такой, на каких спали рабы, и осторожно опустился на него. Желтые глаза опустились рядом.

— А ты кто? — решился спросить Кейко.

— Мое имя Живэртуа-Лепре-Эллодаин Великолепный. Я — ашга. Мы с другом сдались в рабство, когда путешествовали, а вчера жадный купец вместо того, чтобы доставить нас обоих в Атурум, продал меня какому-то длинноногому зубастику с хвостом на голове, словно у коня на заднице. Меня опоили дрянью, блокирующей магию, и бросили в эту темницу.

— Это мой хозяин — милорд Артуари. Он тебя купил, — пробурчал Кейко. — Мое имя Кейко, я его раб. А как тебя мама зовет? Это же язык сломаешь такое длинное имя кричать.

— Мама меня звала Живчик, — весело сообщил из темноты собеседник, — но теперь, когда она меня видит, она кличет меня не иначе, как «Горе ты мое, когда же ты остепенишься, женишься и принесешь мне парочку прекрасных маленьких ашгят» или «Позор на мои седины! Если бы я знала, кто вырастет из милого мальчика, я бы удушила тебя еще в младенчистве». Но это она шутит. На самом деле она меня любит. А ты можешь звать меня Эллодаин Великолепный! — Милостиво разрешил ашга. Кейко не удержался и прыснул. — Ну, или Эллом, — уже не так пафосно произнес товарищ по несчастью.

— А сколько тебе лет? Ты же ниже меня ростом.

— Ай, я еще слишком молод! — в темноте пронесся небольшой ветерок, это таинственный ашга махнул рукой. — Мне всего лишь пятьдесят два года! Расскажи лучше, как ты попал в эти сырые казематы? Как там твое имя? Корейка?

— Кейко, уважаемый, — подкидыш немного струхнул, услышав истинный возраст собеседника. Кто его знает, как с этими нелюдями надо общаться.

— Да брось ты! — маленькая ладонь постучала парнишку по плечу. — Вот когда мне исполнится хотя бы пятьсот…

— А какие вы, ашга? Я никогда не видел, — с замиранием спросил Кейко, не в силах удержать природное любопытство и, стесняясь попросить разрешения ощупать нового знакомого.

— Мы самые красивые создания надбогов в этом мире. У нас гордая осанка, свирепый взгляд, идеальные черты лица, шелковистые волосы и изящное тело. Движения наши грациозны, а речи изысканы. Мы непревзойденные воины и шаманы. С ашга боялись связываться даже драконы. Эх, если бы я смог снять оковы, я бы показал тебе, смертный, всю свою красоту.

— Так, может быть, я смогу снять, — робко предложил Кейко.

Они пробовали тянуть в разные стороны, сжимать, разъединять, даже грызть, но стальные оковы на тонких запястьях не поддались, ни на миллиметр. Когда все попытки были испробованы, Кейко вздохнул и, поджав под себя ноги, начал рассказ.

— Милорды купили на ярмарке тебя и еще четверых рабов. Мне было приказано разместить их и накормить.

— Милорды? О, Многоликий, их что, много?

— Братья. Милорд Артуари и милорд Сотеки. Артуари — старший, он всем командует. А я у них что-то вроде доверенного лица. Был. Они сами не занимаются рабами, приказы отдают мне, а я уже распределю работу между остальными. Так вот, тех четверых — две девушки и два дядьки — я отвел на кузню, где с них сняли цепи, затем в моечную, а потом на кухню. А еще мне сказали, — Кейко перешел на драматический шепот, — что их и тебя принесут в жертву.

— Кто сказал? — заинтересованно уточнил Элл.

— Жанет, один из рабов милорда, а потом и хозяин, когда я у него спросил.

— А он что у тебя, шаман?

— Говорят, маг, но я никогда не видел, как он магичет. Так вот, когда новенькие кушали, старик все расспрашивал у меня, сколько рабов у хозяина, чем мы занимаемся и правда ли про жертвенный стол. Я правду говорить не хотел, но они слышали разговор между другими рабами. Тогда старик наклонился к черному и тихо так ему говорит, бежать, мол, надо. Черный кивнул и на девушек посмотрел. Те тоже согласились. Здесь убежать проще простого — никто особенно за рабами не следит. Вот они и начали спрашивать меня, куда дороги ведут, да сколько воинов у барона в дружине.

— А ты?

— А что я? — зло переспросил Кейко. — Я бы тоже сбежал, поэтому рассказал им все, что знаю, но предупредил, что милорд Сотеки их обязательно поймает и накажет. Только они ответили, что все равно попробуют. Еды попросили в дорогу. Ночью уходить собрались. Я сказал, чтобы за ужином себе хлеба набрали. Вот и все.

— Так за что тебя в тюрьму бросили?

Кейко тяжело вздохнул, обнял себя за плечи и шепотом продолжил, глотая слезы:

— А как Божиня за лес ушла, вызвал меня хозяин. Я пришел, а у него милорд Сотеки и этот подхалим Жанет. Хозяин у меня так ласково и спрашивает, мол, как дела Кейко, как новые рабы себя ведут? Я ему отвечаю, что рабы устроены, накормлены и завтра приступят к работе. А он мне — точно приступят или сбегут ночью? Я и обомлел, стою, кожа пупырышками покрылась, а что сказать — не знаю. А он дальше так спокойно-спокойно говорит, ничего ли ты Кейко не слышал? Не замышляют ли они плохого? Я головой мотаю, а у самого по спине пот холодный льется. А милорд как стукнет по столу кулаком, я даже подпрыгнул, подвел ты меня, говорит, я тебе доверял, как самому себе, а ты заговоры поддерживаешь. Это, мол, вся твоя благодарность? Спокойно так говорит, а глазища темные, что тучи в грозу. Жуть. И отправил меня в карцер «до особых распоряжений». Ты бы видел, как на меня милорд Сотеки смотрел — с таким разочарованием и сожалением, что я чуть не заплакал. Он меня учеником называет, бою учит и относится не как к рабу, а как к воину. Представляешь, как я его разочаровал? И что с новенькими — не знаю. Они, небось, подумают, что это я их выдал? Да? Подумают ведь? Жанет никогда не скажет правды, еще и наврет, чтобы меня оклеветать. Так я теперь и хозяина предал, и того старика с девушками, получается? Я теперь — предатель? — паренек заплакал.