Элеонора Раткевич - Ларе-и-т`аэ Страница 105

– Почему это? – проскрипел гном.

– С такой мордашкой… у нее же нет никаких шансов! – горестно промолвил всадник. – Она ведь в этого парня до самого нутра влюблена… ну помыслить только – таких мечей штуки четыре положить, так ее едва ли не перевесят – а ведь подняла же, да как! Зеркало! Да попроси он луну с неба, она бы ту луну с корнем выдрала! Эх, ну вот же не повезло бедняжке – к такому сердцу да такая, не в обиду будь сказано, вывеска… медведь лесной, и тот не польстится – а она к красавчику эльфу прикипела…

– Ну, положим, эльф сейчас и сам никак не красавчик, – язвительно скрежетнул Илмерран и уточнил. – Пока.

– И девушка на лицо хороша, – зло бросил Лоайре. Всадник хоть и говорил совсем тихо, да и Шеррин сейчас бы громов небесных не услышала, но… нет, ну ведь надо же быть таким редкостным болваном!

– Да и внешность, скажу я вам… – Сейгден чуть дернул уголком рта, что долженствовало означать улыбку. – Не имеет к любви никакого отношения. Уж если моя жена чтото во мне нашла – определенно не имеет.

И тут на заснеженной тропе показался летящий мощным галопом Белогривый, неся на спине двух всадников. Они соскочили на утоптанный снег еще прежде, чем он остановился.

Все виделось сквозь белесорозовую муть, и с кончиков ресниц то и дело сыпался острыми порошинками кровавый иней – но Эннеари глядел, не смигнув. Он не имеет права промедлить и остаться на всю жизнь без глаза. Он должен, он просто обязан во всех подробностях разглядеть зияющую в опустелой глазнице кровавую рану. Он обязан смотреть на свое изувеченное лицо, на его отражение в зеркальной поверхности клинка… ради того, другого лица, что плывет над ним, растворяясь в рассветных облаках… ради того, чтобы на этом лице – на лице Шеррин – никогда больше не было такого неизбывного горя, никогда… я ведь слово себе давал, что никому не позволю сделать тебе больно… давал – и не сдержал его… только я тогда не понимал, даже во сне, и то не понимал… почему? Почему я не знал тогда, что ты как туман, который укрывает песню от вражеских ушей? Что ты – тетива, без которой стрела и не улетит никуда? Почему надо побывать на волосок от смерти, чтобы увидеть лицо жизни… моей жизни? Это ты – моя жизнь, Шайри… а я и не знал…

Где были мои глаза, когда они у меня были?!

Почему я видел ими только то, что ты красивая – но не видел, что ты единственная?

Зачем я так старательно морочил себе голову – и лишь теперь, когда сил не осталось уже ни на что, на ложь самому себе их тоже не хватает? Шайри, ну почему я так долго лгал себе, так старался не видеть очевидного… почему я раньше не называл тебя так – Шайри …

С той минуты, когда по заснеженному лесу перекаты эха донесли крик Лоайре, и Лерметт понял, что исторгнут он чудовищной бедой, короля охватила ярость – та странная боевая ярость, которая так сродни бесчувствию, что люди несведущие, глядя со стороны, могут иной раз и перепутать. Только памятью разума – не чувств! – он помнил, как взлетел в седло, как подхватил Илери рядом с собой на Белогривого… а недолгую бешеную скачку, высекающую из лесной дороги комья снега, даже и разумом не помнил.

А вот тот мучительный ужас, который черной волной захлестнул его по самое горло, когда он увидел Арьена на руках у эттармского оборотня, Лерметт как раз запомнил на всю оставшуюся жизнь, накрепко запомнил – но только не разумом. То, во что рассудок просто отказывается верить, зыбкие видения, невозможные картины – лицо Илмеррана с прикушенной губой… Илери на коленях рядом с Эттрейгом, ее руки… и его собственные руки, на которые эттармский волк бережно перекладывает свою ношу… и еще чьито руки, забирающие меч у Шеррин… все кружилось, клубилось, летело в какойто омут… серое, как заношенный холст, лицо Лоайре… губы Алани беззвучно шевелятся… широкий нож, покидающий тело Арьена… и кровь из раны в спине… темная, почти черная кровь, заново вспенившая снег… ее так много…

– Это мертвая кровь, – глухо произнесла Илери. – Уже мертвая. Час… может, дольше. Нет смысла вливать ее обратно в жилы. Нужно освободить легкое… слишком ее много затекло под ребра… а вот теперь довольно.

Рана под ее пальцами закрылась так легко и обыденно, словно Илери стерла черточку, проведенную пальцем на песке.

– Лицо ему прикрой, – бесцветным от напряжения голосом промолвила Илери.

– Он… умирает? – только и сумел ахнуть Алани. Лерметт и того не сумел.

– Нет. – Сейгден одним быстрым движением отодрал вуаль, свисающую с головного убора замершей Шеррин, и набросил легкий шелк на правую половину лица Эннеари. – Просто если я чтото понимаю в эльфах, нам сейчас предстоит жуткое зрелище.

– Ну уж не страшнее, чем это, – встрял давешний разговорчивый всадник.

Сейгден обратил на него язвительный взгляд.

– Страшнее, сударь мой, и намного. Или тебе так хочется посмотреть, как отрастает вырванный глаз?

Изумленный выдох Шеррин прозвенел таким неслыханным счастьем, что снег так и просиял ей в ответ.

– Шайри… – тихо, но очень внятно выговорил Эннеари. Изпод теплого нарретталя показались кончики пальцев, следом узкая кисть, запястье – белое, как кость, с багровым рубцом… значит, руки Арьену тоже связали, но он успел их высвободить… а больше ничего не успел… зато помощь всетаки подоспела вовремя…

Шеррин дрожащими пальцами прикоснулась к руке Арьена.

– Шайри… – прежним слабым, но отчетливым голосом произнес Эннеари. – Сними свой жуткий подойник… пожалуйста…

Никто не ожидал, что первые слова ожившего Эннеари будут именно такими. С миром определенно творилось нечто странное… но разве после судорог кровавого безумия мир может вести себя иначе, как странно? Никто не может. Подойник – значит, подойник… ничего особенного… и если его просят снять, именно так и следует поступить.

Свободной рукой Шеррин сдернула с головы свой стоячий чепец – и водопад иссинячерных волос выплеснулся на плечи, заструился по спине…

– Никогда больше… не покрывай волосы, – вымолвил Эннеари. – Пускай мне все медведи завидуют.

– К… какие мед… веди? – тревожно и растерянно осведомилась Шеррин.

– Лесные, – торжествующим шепотом сообщил Эннеари и слабо усмехнулся уголком рта. – Пусть им будет завидно, ладно?

Лоайре прикрыл рот обеими ладонями. Шеррин опрометчивой глупости всадника не расслышала – не до того ей было – а вот Арьен, оказывается, слышал все… и худшего возмездия, чем это мгновение стыда, для безмозглого болтуна придумать невозможно. Вперед наука. Авось научится думать прежде, чем говорить.

Эттрейг между тем не собирался терять времени даром. Грудь его ходила ходуном, словно после поединка – еще бы, ему и минуты отдыха после оборота не выдалось! – но рассиживаться на снегу, когда другие заняты делом… нет, это вы комунибудь другому предложите. Пока Илери вливала силу и жизнь в тело брата, эттармец нашел себе занятие попроще – но оттого не менее нужное.