Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды Страница 108

— Поехали, Спарк.

Добавил вежливо, с улыбкой:

— Подвинься, пожалуйста, Транас. Позволь лошадей развернуть.

Молча съехали к своим. Отошли рысью почти два перестрела к северу, в сторону заимки. Ратин посмотрел на дружину: те спокойно ожидали его слов. Ворчание прекратилось; рукоятки мечей тоже никто не оглаживал. Атаман удовлетворенно кивнул, и объяснил сразу всем:

— Пока Спарк говорил, Рикард и Остромов на озеро сгоняли. Там целый стан. Стрельцы, латники. Фургоны, припасы, плотники. И не разбойники — войско. Войско от нас не побежит, слишком крепко держатся вокруг стяга. Поэтому мы бы не выстояли против войска, даже равным числом. А их, вдобавок, очень много.

— …Много! Сотня стрелков и столько же мечников! К тому еще две сотни строителей. Удержатся! К тому же, и напасть на них, после того, как весной Ильич попробовал, мало кто осмелится! — Тиреннолл размашисто подсек воздух вытянутой ладонью. Четвертники и сам посадник завороженно проследили его движение. Пол Ковник подскочил, выпалил:

— Договор же был, что на Косак деньги пойдут! Ручей удержим, не удержим, туман с ним! А что это мы, Ратуша, наши собственные решения переиначиваем?!

Желтые глаза Тиреннолла уперлись в блеклые злые — Пол Ковника. Под разрисованными сводами посадского зала повисла нехорошая тишина. Корней не отводил взгляда; Ковник дышал все громче и чаще. Наконец, «дедушка Лован» прокашлял:

— Будет вам упираться лбами… Быки отыскались, тоже мне. Ответь ему, Корней!

Тиреннолл принужденно улыбнулся. Махнул рукой за спину. В дверной арке с низкой скамеечки подскочил слуга, распахнул дубовые створки. Еще двое слуг, ожидавшие в передней, внесли за кованые откидные ушки тяжелый сундук, весь в медных набойках. Сундук утвердили на длинном столе; Айр Боллу даже померещилось, что под его тяжестью прогнулась столешница — даром, что она из лучшего дуба, и трех пальцев толщиной. Заскрежетал ключ. К запахам тканей, благовонных палочек и непременной сырости — в толстых каменных стенах всегда сыро поздней осенью — прибавился ненавистный горожанам степной дух. Полынь, пыль, песок и трава.

А потом по столу раскатились золотые монеты.

— Вот! — оскалился во все тридцать два Тиреннолл. — Медовары привезли. Прибыль с одного каравана только… — он не стал уточнять, что здесь небольшая доля — повозное, взятое на воротах. Что ЛаакХаар продал медоварам чуть ли не все железо, и новый такой огромный караван сможет затоварить едва через год. Что князь великий ТопТаунский в будущем вряд ли согласится выкинуть столько денег — железом он закупился тоже надолго, а золота на Равнинах не моют. Сейчас ничего не имело значения. Выборные от четвертей и сам посадник ошеломленно выкатили глаза.

Корней умел подать товар лицом. Старшины живо прикинули в уме, сколько же Корней отсыпал в свой кошель — если не боится показать Ратуше почти четверть пуда золота. Каждый прикидывал в меру собственной жадности; но все равно, выходило неимоверное богатство. Тут уж правда, чего собачиться за воротную пошлину? Вкладывай ее в Косак, не вкладывай — при таких-то доходах с Тракта уже без разницы!

Только добившись ошеломленного молчаливого внимания, четвертник объяснил, что он хочет делать зимой:

— … Как отбушуют вьюги, по санному пути застроим полоску вдоль Тракта укрепленными хуторами. Уже домики на подрубах стоят, сложены и бревна перемечены, я сам надзираю. Осталось на волокушах перетащить, куда следует, и собрать. Пока что ратными заселить. А весной послать туда по восьми семей в каждый хутор… И даже не то, чтобы послать: землей поманить, так и сами кинутся. Оно-то и далеко, и опасно. А все равно, выгода очень уж велика… Вон, воротная пошлина за прошлый год даже не тронута. Обошлись только этим караваном.

Рапонт Лованов повертел головой. Он привык сидеть в высоком кресле с резной спинкой. И красота кованых переплетов давно уже ему примелькалась. И белые с зеленым плитки пола, и великолепные каменные фигуры сплетенных змей, застывших в танце посреди палаты, держащие расписные своды; и летние хороводы на самих росписях — все выглядело знакомо, привычно, близко.

Только сердце колотилось по-новому. Денег, что ли, не видал? Рапонт с шелестом потер сухие ладони. Понял: конец. Истаяло прежнее равновесие. Сейчас ГадГород повернется лицом к степи. И то сказать: единственное место, где соседей нет. Земли дикие, делить пока не с кем. И прежний запрет, который передают посадники друг другу вместе с должностью скоро пятьсот лет — тоже рухнет, смытый звонкими желтыми кругляшками. А ведь им, прежним, тоже приносили золото. Наверняка. И все же, они не пустили людей на юг. Какое божество или народ разозлит исчезновение Охоты?

Старый посадник уронил голову на роскошную серебристую вышивку. Нету у него больше власти, все! Корней новую звезду указал. И теперь охотно примут только распоряжения в поддержку желтоглазого хитрого степняка… «Так он, наверное, и в Степне пробивался!» — сообразил Рапонт. — «Указывал, куда стремиться, а дальше будто бы само собой сотворялось… В то время, как иные друг дружку травили, резали да наушничали — выходило, все равно в его сторону тянули».

Рядом с маленькими желтыми кругляшами о стол тихо стукнулся большой. «Дедушка Лован» стащил через голову серебрянную цепь. Золотое солнышко — знак власти — легло жалким противовесом высокой горке монет. Корней расширил глаза.

— Власть взял, бери и ответ за нее! — губы посадника искривились. Не то улыбка, не то ехидство, не то жалкая насмешка проигравшего. Четвертники отшатнулись, словно деревья под ветром. А проклятый лаакхаарец даже не отвел глаз. Тронул за плечо одного из парней, вносивших сундук:

— Надень его мне, Неслав. Замысел твой… был. Тебе и честь.

Честь Академии Доврефьель отстаивал вполне успешно. И Скорастадир, против ожиданий ректора, ему даже помогал. Во всяком случае, споры с начальниками свежеоткрытых Школ разрешал мгновенно. Никаких особенных премудростей здесь не требовалось: сам Рыжий Маг бывал и резок, и заносчив. Долго спорил с Доврефьелем о власти над Академией… и прекрасно видел, где знакомые ему черты проявляются в словах или поступках свежеиспеченных Великих Магов.

После одного такого спора с Хартли — держателем Школы Левобережья — ректор Доврефьель и Скорастадир сошлись в большой учебной комнате. Одинаково тяжелым движением опустились на лавку… посмотрели друг на друга и расхохотались. Смеялись долго, не говоря ни слова. Наконец, Скорастадир извлек из-под мантии гребень и начал приводить в порядок буйную гриву. Доврефьель же гребень забыл в покоях на столе, а потому чесал бороду пятерней — без особого блеска, чтоб только наибольшие колтуны распутать.