Сергей Девкин - Тайпэн. Оскал войны Страница 109

Побережье залива Авадзи пылало бесчисленными мириадами огней, раскинувшихся сплошным покрывалом от далеких предгорных деревень до почерневших портовых набережных Сямыня, главной торговой гавани Юнь к северу от Вонгбея. Впервые за последние девять столетий войско сиртаков вновь вступило во владения Великих Таголов, потерянные еще во времена продолжительной предсмертной болезни последнего высшего магараджи, отвергнутого народом и богами. Холодные воды залива, которую ночь подряд, расплескивались по песчаным пляжам теплой кровавой пеной, собирая на незримые пиршества проклятых духов и обитателей морских глубин. Падение крепости Сямынь после двухмесячной осады и резня, учиненная среди ее жителей нападавшими, стали последними завершающими штрихами в той ужасной картине, что была начертана недрогнувшей рукой командующего «единой армией всего Умбея».

Город могил и склепов, растянувшийся черной кляксой между двумя цепями холмов, убегавших к стенам захваченного порта, оставался, пожалуй, единственным местом, которое так и сохранилось неизменным, несмотря на весь тот хаос, что творился вокруг. Сиртаки всегда слишком боялись тревожить покой мертвецов, и этот их страх, наверно, был тем единственным, что упасло от разорения тысячелетние усыпальницы и куда более свежие захоронения. Впрочем, за месяцы, проведенные в долгом походе, даже самый последний батрак, примкнувший к войску Ранджана, давно уж пресытился всякой простой добычей, которая сыпалась в его жадные руки бесконечным потоком. Главное обещание, данное им еще в самом начале своим последователям, Отрекшийся исполнял в точности и не задумываясь. Делиться военными трофеями так, как делал это мятежный раджа, не подумал бы ни один другой владыка сиртаков. Лишь двадцатая часть добычи оседала в повозках Ранджана и его первых воинов, и оттого преданность всех остальных бойцов и их вера в своего командира росли с каждым днем все больше и больше. И возможно, именно поэтому ни у кого не возникло вопросов, когда в самом конце сражения, Хулитель внезапно покинул авангард, уже ворвавшийся в цитадель Сямыня и опрокинувший ее последних защитников.

Мрачность города мертвых ничуть не пугала Ранджана. Шагая по заброшенным аллеям в сторону самой древней части некрополя, раджа не оглядывался по сторонам и не прислушивался к звукам, что изредка раздавались у него за спиной. Не всякий храбрец смог бы с тем же безразличием, что и Хулитель, перешагнуть истершиеся жреческие Печати Запрета, широким поясом ограждавшие старый и некогда величественный храм, что укрывался на вершине пологого могильника, изрытого норами посмертных катакомб. Овальный купол святилища, когда–то гордо возвышавшийся над водами Авадзи, давно осел, украшавшие его каменные фигуры осыпались, а через сквозные дыры ярко светили серебристые искры звезд. Под угловатой аркой, заросшей ядовитым мхом, уцелела лишь правая створка дверей, грозившая вот–вот рассыпаться в сырую труху из–за прогнившего дерева и проржавевших петель. Позеленевший обломок, криво висевший на рыжих железных цепях, некогда был личным знаком Таголов и свидетельствовал о благоволении святилищу со стороны династии. При мысли об этом, Ранджан усмехнулся. Забавно, что именно этот храм стал первым из тех, которые оказались в руках у юнь, едва многорукие лжецы отвернулись от своих царственных потомков из этого великого рода.

Внутри святилища властвовали паутина и плесень, но, несмотря на годы, минувшие с тех благостных для Ранджана дней, когда это место осквернила армия Юнь, Отрекшийся сразу же обнаружил следы, которые собственно и ожидал здесь увидеть. Грубые самодельные светильники на стенах и узкие дорожки, протоптанные в серой слежавшейся пыли и старательно очищенные от буйной ползучей травы, говорили о том, что храм совсем не настолько заброшен, как это могло показаться со стороны. Угадать нужное ему направление не составило для бывшего верховного жреца ни малейшей трудности. Не прячась и не крадясь, Ранджан зашагал в дальний молельный зал, предназначенный лишь для избранной касты служителей.

Чем ближе Хулитель приближался к искомой цели, тем больше вокруг становилось признаков того, что кто–то долгое время раболепно пытался вдохнуть хотя бы слабую искру прежней жизни в эти потрескавшиеся мозаики и облупившиеся стены. И, похоже, этому кому–то в итоге все–таки кое–что удалось, иначе вряд ли Ранджан ощущал бы сейчас так хорошо знакомое ему пульсирующее чувство, что проникало в глубины черепа раджи, оплетая и стягивая разум Отрекшегося в своих пугающих незримых тисках.

Молельный зал с низкими потолками, совсем небольшой в сравнении с главным священным покоем храма, предназначенным для обычных мирян, встретил Ранджана десятками масляных ламп и восковых свечей, хаотично расставленных на полу и на бесчисленных стенных карнизах. Грязно–желтое пламя металось под холодными порывами вездесущих сквозняков, играя изломанными тенями. На круглом алтаре, покрытом кровавыми линиями «свежей» гектограммы, вповалку лежало несколько тел в длиннополых истертых одеяниях, отдаленно напоминавших алые жреческие хламиды. Остановившись на пороге, раджа внимательно окинул открывшуюся ему картину. Теперь сомнений у Ранджана больше уже не осталось — последователи многоруких лжецов, вероятно, все, кто еще сохранился в Сямыне, отдали свои жизни ради одного из самых страшных ритуалов. И тот достиг своей цели. Почти.

Пять вытянутых ниш овальной формы полукругом располагались в противоположной от входа стене. От воплощенных в камне предтеч в них остались лишь мраморное крошево да неровные обломки ступней. Юнь всегда разбивали статуи многоруких обманщиков с особым мстительным удовольствием, вспоминая о тех бесчисленных жертвах, что приносили сиртаки своим покровителям за счет жизней тех, кто к несчастью для себя оказывался захваченным в плен. Старания воинов древнего генерала Манчи были оценены Хулителем по достоинству еще в коридорах храма — понять, кому же именно было посвящено это место, сумел бы теперь только тот, кто знал о культе гораздо больше, нежели простой житель Умбея. Для самого Ранджана это было бы намного проще, но он итак прекрасно помнил, во чье же имя звучали гимны в этих стенах. Архивы соборного храма Сорока Покровителей были полны слезливых горестных описаний тех «чудотворных мест, что злою шуткою Судьбы были вырваны из рук истинно верных». И имя великого святилища, воздвигнутого во славу Шантари, повелителя морских глубин, было одним из первых в каждом из этих потертых желтых свитков.

Ранджан медленно двинулся вперед, не отрывая взгляда от центральной ниши и не обращая внимания на то, что ступает по кровавым рисункам и рукам мертвых жрецов. В глубине проема переливалось сотнями оттенков черного и мерно пульсировало то, что так звало и манило раджу все это время. Самоубийцы сумели сделать то, что было когда–то доступно лишь тем, кто стоял у самой вершины избранной касты. Им пришлось заплатить за это непомерную цену, но видимо, кроме благоговейного преклонения в этот раз их гнал вперед еще и безудержный страх, страх перед тем человеком, войска которого заполнили собой побережье Авадзи, и о чьем отношении к сторонникам истиной веры они были прекрасно осведомлены. Фанатики попытались разорвать ту тонкую грань, что отделяла убежища многоруких трусов от плотского мира и воззвать напрямую к своим лживым защитникам. Жалкая попытка отчаяния и ожидаемый результат — иссушенные мумифицированные тела нескольких мертвецов прекрасно говорили о том, что они умерли не от потери крови, как остальные, а все–таки сумели повстречаться с тем, у кого надеялись отыскать защиту.