Практикум (СИ) - Билик Дмитрий Александрович Страница 11

К тому времени я изучил все, что нам предоставило МВДО. По легенде — мы студенты тверской сельхозакадемии, специальность «Лесное дело». Прибыли для моделирования экосистем и лесного ландшафтоведения. Я даже непроизвольно выругался. Они там в Министерстве совсем с ума все посходили? Как это вслух местным вообще говорить? Ладно, придумаем что-нибудь.

Более интересная информация была про жертв. Две женщины, один мужчина. Насильственная смерть. У мужика отсутствует лицо (к сожалению, даже фотографии приложили), у одной женщины правая рука по локоть, у другой часть бедра. Странный вкус у этого юды.

Если честно, мне было очень страшно. Где-то поблизости бродил зверь, разумный, если верить отчету, который любил жрать людей. Будто подслушав мои мысли, подал голос Рамик.

— Блин, жрать охота.

— Там полмешка картошки, — ответила Катя. — Наверное, поборник оставил.

Я хотел было вызваться на чистку корнеплода, но замер. Вдалеке, в лесу, раздался жалобный то ли плач, то ли вой. Мне показалось, что едва различимый, но все в комнате испуганно переглянулись. А следом кто-то поскреб в дверь.

Глава 6

В главе используются стихи Варвары Панюшкиной

Вообще, соваться в дом к испуганным магам, пусть еще и недоучкам, занятие, мягко говоря, небезопасное. Но в разумности юдо сомневаться не приходилось. Потому что когда я открыл дверь, готовый продемонстрировать непрошенному гостю весь волшебный арсенал, там стоял Куракин.

— Я, в общем, был не прав, — виновато он опустил голову.

Если я чему-то и научился в детстве, которое прошло во дворе, то это не добивать слабых. Я видел, как загнанные в угол пацаны, дрались так, будто от этого зависела как минимум жизнь всех их родных. У каждого была точка кипения. Когда ты начинал преобразовываться во что-то совершенно иное.

Куракин не привык извиняться, как не привык быть виноватым. Есть такой тип людей. Они не признают своей ошибки, даже если это снимут на тысячи камер. Поэтому в «извинения» высокородного я не поверил ни на минуту, однако и издеваться над ним перед остальными не стал.

— Все уже выполняли часть своих обязанностей, — только и сказал я ему. — С тебя чистка картошки.

Аганин отвернулся, разглядывая наступающую ночь в крохотном окне, Терлецкая едва заметно ехидно улыбнулась. Зыбунина легонько зевнула, давая понять, что это ее не касается.

— Но я… не умею, — растерялся Куракин.

— Научишься, я покажу.

После трех совместных картофелин высокородный угрюмо склонился над кастрюлей, уйдя в процесс с головой. Получалось, конечно, так себе. С остатков его кожуры можно было делать еще какое-нибудь блюдо. Но вмешиваться в воспитательный процесс я не стал. К тому же, картошка все равно халявная.

— Чудо-юдо рыба-кит, он под деревом сидит, воробьем он стать мечтает, книги он про птиц читает, — устроившись на табурете, задумчиво вещал Рамик.

— Чего ты бормочешь? — встрепенулся я.

— Да так, ничего, стишок детский.

— А ты помнишь его?

— Ну вроде. Так, как там дальше?… книги он про птиц читает… И в один прекрасный день через лес летел олень! Кит увидел, говорит: он летает, а я — кит. Надо ж было ухитриться, чтобы рыбой уродиться. Э… дальше не помню, — почесал он макушку.

— Ходит-бродит рыба-кит, и себе он говорит: был бы я малюткой-птицей, был бы я лесной синицей, я б летал через леса, слышал птичьи голоса.

Мы не заметили, как подошла Терлецкая. При ее постоянном присутствии легкая боль в груди, словно кто-то сдавил ребра, усиливалась, поэтому я мог безошибочно определить как далеко находится высокородная. Говорила Света нараспев, с интонациями, будто участвовала в конкурсе чтецов. Я даже на мгновение заслушался.

— Мне в детстве тоже этот стишкок рассказывали, — закончила она.

— То есть чудо-юдо — это рыба, которая хочет стать птицей?

— Если ты серьезно относишься к детским стихам, — встретила в штыки эту версию Катя. Скорее всего потому, что стихотворение вспомнила Терлецкая.

— Стишок, который знают и немощные, прости Рамиль, и маги, — пожал я плечами. — Возможно, в этом что-то есть.

— Жрать охота, — протянул Рамик. И негромко добавил, указывая на Куракина. — Долго он еще?

— Хочешь, можешь помочь, — предложил ему я.

— Не хочу. Но если будем его ждать, с голоду помрем, — взял ножик со стола Рамиль.

Чуть позже к нему присоединился и Аганин, мастерство чистки которого было едва ли лучше, чем у его высокородного друга. С горем пополам, но через минут пятнадцать, в первую очередь, благодаря Рамику, процедура была завершена. Но на этом подвиги моего татарского друга не закончились.

Рамиль нашел чугунную сковородку, остатки масла, и с мастерством, которое не снилось всяким Гордонам Рамзи, пожарил картошку. Получилась она жирненькая, поджаренная, хрустящая. Я чуть слюной не изошел, пока наконец сковорода не оказалась на столе. Вот тут все различие между разночинцами и высокородными пропало. Даже наша принцесса на горошине Терлецкая жадно уплетала высококалорийное блюдо. Про Аганина с Куракиным и говорить не приходилось. Они же приложили руку к созданию ужина.

— Сейчас бы огурцов соленых, — успевал еще болтать Рамиль. — Или капусту квашеную.

— А я люблю жареную картошку с холодным молоком, — ответила Зыбунина.

— Извращенка, — коротко констатировал Рамик. — Пойду чайник поставлю.

Я на мгновение напрягся, чуть забеспокоившись за слишком длинный язык друга. Однако Катя на данное заявление никак не отреагировала. Но я бы на месте Рамика следил за своей кружкой, к примеру. Травы они разные бывают.

Допивая плохенький чай без сахара — старую пачку Рамик нашел в одном из ящиков стола, я прикидывал дальнейший план действий. Все три тела обнаружили в лесу. Первую женщину, ту, без ноги, аккурат возле реки. Вторую несчастную с оторванной рукой, уже в чаще. Мужика без лица, точнее уж почти деда, ближе к деревне. Все смерти с разницей в несколько дней. По идее, следующая жертва должна быть завтра-послезавтра. Чудо-юдо рыба-кит. Чего же ты добиваешься?

В крепко натопленном доме думать было тяжело. Глаза слипались, голова все время стремилась оказаться на груди. Спать надо.

— Так, у нас есть печка с двумя спальными местами, — пытался отогнать я от себя дремоту. — Кровать в дальней комнате. И оставленные добрым поборником матрасы. Предлагаю девчонкам занять печку…

— Я с ней спать не буду, — взглянула искоса на Катю Светка.

— Ладно, мы с Сергеем на печку, — быстро вставил Куракин. И, не дожидаясь возражений, полез наверх.

— Я на кровать, у меня от матрасов бока болеть будут, — заявила Терлецкая.

— Высокородные во всей красе, — фыркнула ведьма, но спорить не стала.

Так мы и устроились. Куракин с Аганиным в комнате с печкой, все остальные в соседней. Кате матрас положили поперек, прямо под окном. А мы с Рамилем легли на проходе. «Как бомжи», сказал бы дядя Коля, увидев эту картину. Он всегда ругал меня, если я засыпал в одежде. Но тут по-другому никак. Еще заставят жениться.

На удивление, ночь прошла спокойно. Ни криков в лесу, стонов или других жутких звуков. К тому же дверь мы заперли на засов, да и я пару раз вставал, проверял, все ли нормально. Но юдо, если оно и бродило поблизости, решило к нам не соваться. И правильно сделало.

Утро началось, само собой, не с кофе.

— Господи, там даже туалетной бумаги нет, — задыхаясь, то ли от возмущения, то ли от непередаваемого запаха, вернулась из туалета Терлецкая.

— Вон целый ворох газет, пользуйся — меланхолично отозвался Рамиль. — Товарищ глава группы, скажи, мы чего жрать будем? Опять картошку?

— Не хотелось бы, — ответил я.

— Чай, кстати, тоже заканчивается, — сказал Аганин.

— Значит, надо идти на добычу еды. Магазин какой найти, — отозвался Куракин, явно пытаясь показать, что он полезен для группы.

— У тебя деньги есть? — спросил Рамиль.