Жертвуя малым (СИ) - Медейрос Вольга Страница 11

Я кое-как встала и, хромая, попробовала бежать, но ушибленная нога взбунтовалась. Соль добрался до очереди заходящих на посадку людей и, пристроившись последним, развернулся ко мне. Убедившись, что угрозы я не представляю, помахал ручкой. Стоявший перед ним крепыш-подмастерье расплатился с кондуктором и вошел в салон. Соль вспорхнул на подножку. Трамвай издал душераздирающий звон, давая понять, что двери сейчас закроются.

Я прислонилась к каменной стене какого-то дома, стараясь сдержать подступающие слезы. Из ссадины на коленке сочилась тонкой струйкой кровь, рукав парадно-выходного платья был порван. Сев на корточки, я принялась рыться в сумке в поисках платка, и вдруг наткнулась на бирку одноразового пропуска.

«Выдан 8-го дня второй декады Заячьего месяца послушнице 3-го года службы Миладиновой К. для сопровождения лица, именуемого вампиром, за пределы храма по служебной надобности. Вернуться надлежит не позднее второй половины часа крысы[7]. Под личную ответственность вышеупомянутой послушницы. Личная печать…»

Сжав в кулаке бесполезную теперь бумажку, я разрыдалась. И где же мне искать этого мерзкого смеска, будь он трижды проклят?! Ведь без него мне даже обратно в храм дороги нет! За то, что упустила доверенного на мое попечение вампира, меня отдадут под трибунал и, в лучшем случае, я буду исключена из списка претенденток на жреческий сан без права восстановления статуса. Никто ведь не поверит, если я скажу, что проклятый смесок никакой не вампир, а всего лишь заноза в заднице. И донна Фредерика не станет защищать меня, ведь в свитке, скрепленном ее печатью, красным по белому написано про мерзкого полукровку — «вампир». Нет, как ни крути, а ты, Кора, попала, и очень серьезно. И тут уж, рыдай не рыдай…

— Да хватит рыдать, блин! — с досадой сказали мне откуда-то из внешнего мира и довольно чувствительно щелкнули по лбу.

Я открыла заплаканные глаза и узрела склонившегося надо мной Соля. Темные очки он снял, и теперь смотрел на меня с выражением смущения и тревоги.

— Ты… почему здесь? — спросила я, и снова заплакала, на сей раз от облегчения.

— Ну, хватит рыдать, — повторил смесок. — Так крепко шлепнулась, что ли?

— Ты же сам меня уронил! — возмутилась я, вновь принимаясь искать платок. — Подножку подставил, и смылся. А сейчас… почему ты не уехал?

— Потому что!.. — Соль выпрямился, и, встав ко мне боком, надел очки. Я, воспользовавшись случаем, платком вытерла лицо. — Там, в рогатом, пропуск по билетам. А денег, чтоб их купить, нет. Вот этот… проводник и предложил выйти. — Сунув руки в карманы штанов, смесок качнулся с пятки на носок.

Постепенно успокаиваясь, я извлекла из сумки карманное зеркало. Взглянула в него. И куда я теперь с этаким-то видком?

— И ты вернулся, чтобы позаимствовать у меня немного мелочи? — резюмировала я, убирая зеркало.

Соль, не глядя в мою сторону, кивнул. Я послюнила платок и принялась вытирать уже запекшуюся кровь с коленки.

— Ну, типа, извини, — сказал смесок, глядя вдаль.

Опираясь на стену, я встала и попыталась отряхнуть платье. Затем, вывернув руку, скептически уставилась на порванный в районе локтя рукав. Не ахти какая большая дырка, но кто-то должен мне за все это ответить.

Пошевелив ушибленной ногой и убедившись, что она в порядке, я обошла Соля кругом и встала к нему лицом. Он настороженно уставился на меня сквозь очки.

— Сними, — велела я.

Он послушался, сжал их в кулаке.

Я подняла руку, примерилась, и от души залепила ему пощечину. Получилось больно, по крайней мере, мне. Рукоприкладство я практиковала впервые в жизни.

— Полегчало? — спросил смесок, с усмешкой глядя, как я трясу ушибленной ладонью.

— Мерзавец! — ответила я. И, подумав, добавила. — Ногой бы…

— Так ударь, — разрешил мерзкий полукровка. — Только денег дай.

— Воспитание не позволяет, — вздохнула я.

— Ну, тогда просто дай денег, — смесок ухмыльнулся. Мне все-таки захотелось снова ему стукнуть.

— Денег я тебе не дам, — сказала я, любуясь, как мрачнеет от этих слов парень. Нет, есть на свете справедливость! — Но за билет заплачу. При условии, что больше ты сбегать не будешь.

— Ну, зачем это тебе? — неожиданно взмолился смесок. Всю прежнюю спесь с него как ветром сдуло. — Ну, ради чего ты тащишься не пойми за кем к черту на рога, а? Неужели не доперло, ты — мешаешь? Дай денег, и топай на все четыре стороны. Какие-то планы у тебя ведь были на сегодня?

— Были, — кивнула я, чувствуя, что закипаю. То есть, получается, что это я — ему — мешаю. А не наоборот. Во дела! — Но твое появление их разрушило, понял?! И теперь — уж извини, конечно, — придется тебе терпеть мое общество. Или мы оба немедленно возвращаемся в храм!

— Да почему? — изумился смесок.

Не говоря ни слова, я вынула из сумки пропуск и передала ему. Он прочел, что там написано, повертел бирку в руках, перечитал.

— Так ты что, одна вернуться не сможешь? — наконец, спросил он.

Я кивнула.

— Ну, и влипла же ты! — и смесок обидно засмеялся.

Отвлекшись от убогого, я заметила, что к остановке подкатывает очередной трамвай.

— Влипли мы оба, — сказала я, отбирая у парня пропуск. — Даже если ты сейчас сбежишь от меня, тебя все равно найдут. Не сомневайся, — многозначительно добавила я в ответ на его недоверчивый взгляд, — наш храм весьма в тебе заинтересован.

— Ваш храм… — повторил парень. Веселость с него как рукой сняло. — О, рогатый! — воспрянул он духом, завидев трамвай. — Шевелись, параличная!

С трудом поспевая за быстроногим спутником, я все пыталась и ни в какую не могла понять, как мне следует относиться к грубому полукровке. Ясно было одно — неведомо для чего богини судьбы свели нас вместе, и разлучать в ближайшем будущем не собирались.

Мы вышли из трамвая на центральной площади Незыблемости Императорской власти, у подножия памятника Божественному. Ритуально поклонившись его гордой фигуре в развевающемся плаще и заметив краем глаза, что Соль поклоном пренебрег, я огляделась. Час был ранний, неблагоприятный, пустынный. Зонтики и палатки торговцев сиротливо свернуты в ожидании владельцев, навесы для художников под сенью кипарисов пустовали, на дверях едален красовались надписи «Закрыто». Даже динамики, установленные на высоких столбах по всему периметру площади, молчали, а единственный продавец газет с холщовой сумкой через плечо сидел на скамейке и жевал рисовый пирожок. Вместо привычной улыбки на лице его была угрюмость. Рикши, сгрудив коляски, точили лясы, сверкая белыми зубами на загорелых лицах, и лишь скороходы, как и всегда, грациозно, словно танцоры чечетки, проносились мимо, грохоча по камням брусчатки колесами своих самокатов. Малочисленные прохожие, по большей части приехавшие на трамвае, как и мы, мгновенно приобретали деловой вид и торопились разбежаться по переулкам. Соль и я вместе с ним слегка замешкались, и к нам тут же с разных сторон подбежали попрошайки.

— Дай денежку, дай! — галдели они, отпихивая друг друга. — На вспомоществование!

Решительно взяв растерявшегося спутника за рукав, я направилась к единственному работающему павильону со всякой снедью, весьма своевременно вспомнив, что ничего не ела с утра.

— Куда дальше? — спросила я у Соля, выбрав себе пакет со сладким бататом и кружку соевого молока.

Он, привстав на цыпочки, огляделся, и махнул рукой в направлении сквера, расположенного на противоположной от статуи Божественного стороне улицы. Мы направились туда. Я села на скамеечку и принялась с аппетитом жевать, Соль, вновь оглядевшись, встал передо мной, заложив ладони в карманы штанов.

— Значит, ты намерена выполнять обязанности сопровождающей весь день? — спросил он, начиная покачиваться с пятки на носок.

Я кивнула, глубокомысленно жуя. Проглотив кусок, добавила:

— До второго часа первой стражи. К этому времени нам обоим положено вернуться в храм.