Алекс Готт - Белый Дозор Страница 11

Водочные деньги сделали из Миши Глинкина барина Михайло Петровича, а простого цеховика-кооператора превратили в долларового миллиардера. Не привыкший хранить золотые яйца только в одной корзине Глинкин обратил свой взор на фармацевтическую промышленность. Люди пьют и болеют. Избавление от болезни и похмельного синдрома — вот на что никто не станет жалеть последнее. На водку (ею лечится главная на Руси болезнь) и на таблетки.

Водка на Руси исстари возведена в ранг национального достояния, а таблетки народ лопает без разбору, разделяя лекарства по-простому. «От кашля», «от головы», «от сердца» и так далее: таков нехитрый народный рецепт. А врач, что врач? «Он сам не знает ничего, врач этот». Так думает народ, так он говорит, занимаясь самоизлечением, а чаще всего самоуничтожением. Михайло Петрович вступил в нужную партию, обзавелся связями, избрался в депутаты и купил за гроши сразу несколько обанкротившихся фармацевтических заводов. Доподлинно известно, что по территории каждого из своих предприятий Михайло Петрович любил передвигаться на белом внедорожнике «Мерседес». Для этого было закуплено их несколько штук, причем таможенную очистку автомобили не проходили и на учет не ставились. А зачем, ежели Глинкин гонял на них только за высокой оградой и заводской территории «Мерседесы» не покидали? Был Михайло Петрович экономным до жадности, в мелочах так и норовил обмишулить, но лишь там, откуда не следовало ожидать ответного хода, проверки, дознания, пули конкурента, наконец. Слыл оригиналом, повсюду таскал с собою позолоченный пистолет, был женат на женщине с длинным и острым носом и всех удивлял своими публичными эпатажными выходками и высказываниями, для описания и цитирования которых здесь нет места, ибо подобное оскверняет.

Вот такой человек распорядился «взорвать гору к нехорошей матери, и дело с концом», чем привел босса Урикэ в состояния трепета. Сам босс Урикэ был, конечно, злодеем, но решение об уничтожении достояния всего человечества, одного из чудес света, каким являлась Долина Гейзеров, даже ему было бы не под силу.

Японец, дитя природы, привык относиться к ней с трепетом. Ну что с него взять? А у Глинкина даже бровь не дрогнула. Он послал на Камчатку трех специалистов из своей частной армии, и они воплотили чудовищный замысел в жизнь. Алексей Спиваков узнал о гибели Долины на следующий день. Мельком прочел в Интернете, опечалился было, но вскоре позабыл. Катастрофу представили как природную, свидетелей злодейства не было, исполнители в тот же день навсегда исчезли, причем удивительным образом! Никто не готовил их ликвидацию, во всяком случае, достоверно о таких намерениях Глинкина не известно. Вандалов задрали медведи! В Кроноцком заповеднике, где расположена искалеченная Долина, медведей живет больше тысячи, и полакомиться человечиной они никогда не против. Так и сгинули саперы Глинкина, приняв лютую смерть от медвежьих когтей. Да туда им, честно говоря, и дорога…

Гораздо больше, чем камчатский оползень, Спивакова беспокоило отсутствие вестей от Саи, но, подумав немного, Алексей решил, что тот увлеченно работает, не располагает и минутой свободного времени для общения. Научная конференция в Париже не за горами, Алексей был уверен, что вскоре он встретится с Китано, и, перестав беспокоиться, ушел в работу. Его трудовой день был долог и никогда не заканчивался ранее девяти вечера. Раньше Лёшины вечера пахли восхитительными духами, были наполнены химически сложным чувством, которое он однажды, шутки ради, попытался изложить в виде формулы. Марина тогда, балуясь, чмокнула его прямо в ухо, получилось до временной глухоты.

— Ты не граф Калиостро, дорогуша, — своим певучим голосом заявила она. — Даже у этого колдуна ничего не вышло с формулой любви.

— Я не колдун, я ученый, — потирая ничего не слышащее ухо, со смехом ответил ей Спиваков, — хотя ты, пожалуй, права. Пусть хоть что-то в этом мире остается неопошленным наукой. Мир без секретов стал бы удивительно скучным.

Боже, как была хороша Марина! Как любил он ее! И не было крупной размолвки, намека на большую ссору, так, простая неловкость. Из-за такого не уходят, а вот она ушла, оставив на память коротенькое смс-сообщение: «Никогда не ищи меня. Так надо». И всё…

НИИСИ не простаивал ни дня. Двести шестьдесят сотрудников, шаг за шагом, создавали и разрушали новые, видимые только в их микроскопы миры, населенные бактериями и микробами. Искали средства от самых страшных болезней в истории человечества: онкологии и СПИДа. Такая задача была поставлена перед Спиваковым высшим руководством страны, которая еще не разучилась производить на свет гениальных ученых. Есть временные трудности, есть тупость и алчность, стоящие на пути прогресса. Но всегда отыщется самый сильный росток, который, вопреки всему, прорвется наружу, взломав асфальт. Имя этому ростку — знание. И только в знании кроется сила и сама жизнь.

В тот день, когда Саи пал жертвой собственного честолюбия, Алексей возвращался с работы за полночь. Снова зарядил дождь: хлестал, как из ведра, капли били в крышу машины с такой силой, словно это были не просто хорошие градины, а настоящие пули. Шофер приглушил радио и внимательно вел машину, опасаясь открытых колодцев. Лёша поначалу клевал носом, но вдруг встрепенулся, точно что-то укололо прямо в сердце. Из колонок послышался мелодичный гитарный перебор, прекрасный девичий голос, незнакомый Спивакову, запел:

Устав от бесцельных драм,Скучая бесцветным днем,Я был так наивно прям,Надумав сыграть с огнем…

— Виктор, сделайте, пожалуйста, погромче, — попросил шофера Алексей. — Кажется, что-то стоящее!

Шофер прибавил громкость:

Отдав многоцветье темОсеннему блеску глаз,Я думал о том, зачем,Зачем Бог придумал вас?

Тех, кто сводит с умаБез улыбок и слов,Стоя рядом и глядя в окна небес,Кто вливает дурман из вина и цветов,Отравляя без яда хрупких принцесс.

Сюрпризы осенних дней —Кровь носом, а дождь стеной.Дворами, что потемней,Я просто иду домой.

И в переплетеньи жилОтвет не могу найти,Зачем вам Господь судилСтоять на моем пути?

Тем, кто сводит с ума,Без объятий и снов,Кто, играючи, сносит голову с плеч,Тем, кому ерунда потрясенье основ,Кто не ждет и не просит спичек и свеч.

Качаясь в цепях моста,Смеясь на руинах стен,В надежде на чудесаЯ вновь получил взамен

Бессонницы легкий люфт,Угар воспаленных глаз.Однако же я люблю,По правде сказать, лишь вас.

Тех, кто сводит с ума,Не касаясь души,Растворяясь в дожде под конец сентября.Кто уходит впотьмах,Невидим, неслышим,Оставляя лишь теньВ свете злом фонаря.[1]

— М-да, — вымолвил наконец Лёша после некоторого молчания. — Красивая песня.