Светлана Крушина - Королевская прогулка Страница 11

— Там будет видно, — неожиданно уклончиво отозвалась Ванда и повернулась к Оге. — Оге, друг мой, раз уж твой приятель вернулся, организуйте-ка вы завтрак. А то мы и так задержались. И, Грэм, забери свой плащ. Он мне не нужен больше, спасибо.

Грэм удивился, что Ванда дожидалась его возвращения, чтобы поручить ему приготовление завтрака, вместо того, чтобы взяться за дело самой, но скоро понял, что девушка просто-напросто не обучена стряпне. Она не умела делать самых элементарных вещей, не знала даже, как сварить похлебку. Это было странно. Даже сестры Грэма имели кое-какое понятие о стряпне, несмотря на принадлежность к знатному роду и высокий титул. Что касается Ванды, то складывалось впечатление, что ее, в самом деле выращивали словно розу в теплице. Возможно, она и иглу никогда в руках не держала, и только и умела что ездить верхом.

Ванда совершенно не стеснялась использовать своих спутников в качестве рабочей силы, и чувствовалось, что для нее это привычно. Что у нее получалось хорошо, так это распоряжаться. Командовала она с прирожденной непосредственной властностью, и Грэм подумал, что даже его отец, крутивший и вертевший людьми, как ему хотелось, позавидовал бы ее уверенной силе.

Грэма она тоже приставила к работе, решив, видимо, что нечего ему болтаться по лагерю без дела. Похоже, она напрочь забыла ночной прецедент и вела себя так, словно ничего не случилось. Грэм не стал ей напоминать и делать вид, будто обиделся, потому что он вовсе не хотел, чтобы его попросили со двора. Он просто молча делал все, о чем просила девушка (точнее сказать, то, что она приказывала), и украдкой наблюдал за ней. Увиденное все больше забавляло и вместе с тем озадачивало его.

Почти постоянно Ванда пребывала в плохом настроении. Она не знала, чем заняться, страдала от скуки и поэтому постоянно придиралась — к чему угодно. Нормально разговаривать она могла только со своей подружкой, не показывающейся из шатра. С Оге она пререкалась, на Ива ворчала, а по отношению к Грэму вообще вела себя странно. Ни с того ни с сего она вдруг начинала командовать им, будто он был ее личным холопом, и тогда она только что ноги об него не вытирала. Ему это не нравилось, он не привык, чтобы им распоряжались, словно рабочей скотиной, но он молчал, потому что в иной раз на Ванду находило, и она заводила душевные разговоры наподобие того, какой состоялся между ними в первую ночь. Правда, Ванда тщательно следила за тем, что слетало с ее языка, и обходила все темы, какие считала нежелательными. Она, в основном, расспрашивала Грэм о нем самом. Тот тоже не стремился рассказывать о себе всяческие подробности… В общем, они были квиты. Ванду это заметно злило, и она быстро выходила из равновесия и начинала вести себя, как избалованный ребенок.

А иногда Грэм ловил на себе ее заинтересованные взгляды, в которых, как ему казалось, в равной степени смешивалось любопытство, пытливость и что-то еще, что откровенно его радовало. Настолько откровенно, что он прямо-таки пугался этой радости. Ему казалось, что интерес, который проявляла к нему Ванда, не был отстраненным. Это был интерес девушки к парню, который ей нравился. Во всяком случае, Грэм льстил себе надеждой, что истолковал выражение Вандиных глаз правильно. Ему помнилось, что похожие взгляды он замечал у девушек в годы своей недалекой юности. Только вот в те времена он как мог старался избегать подобных взглядов и не привлекать излишнего внимания к своей персоне. А уж от девиц с характером наподобие вандиного и вовсе шарахался, как от чумы. Теперь же ему хотелось смотреть в глаза Ванды, не отрываясь.

По прошествии двух дней Грэм по-прежнему ничего не знал о целях своих новых знакомых, хотя успел уже довольно близко сойтись с Оге. Так же он не знал ни фамилии Ванды, ни ее положения в обществе, ни положения ее спутников. Одно было ясно: положение это весьма высокое. Грэм уже не удивлялся. На особ голубой крови ему везло всегда. Правда, нельзя сказать, чтоб это ему нравилось.

Ив, несомненно, был воином, если судить по тому, как он обращается с оружием, и почти не вылезает из кольчуги. Причем он не был отнюдь простым солдатом. Офицер, как решил Грэм, и высокого чина, несмотря на молодость. Правда, никаких нашивок на его одежде не наблюдалось, но велик ли труд спороть нашивки, особенно, если мотивы и выгоды такого поступка очевидны? Перстень его Грэм так и не опознал, но остался при мнении, что перстень этот — знак рода, а, возможно, положения в обществе. Непонятно только, зачем Ив, старательно споровший все знаки различия, открыто носил заметное украшение, а не спрятал его подальше от любопытных глаз. Возможно, виной тому и причиной была фамильная гордость.

Определиться с положением Оге было сложнее. Он тоже, несомненно, был нобилем, но вот чем он занимался? Грэм терялся в догадках. Более всего Оге пристала бы роль придворного шута. Это было бы достойное применение его болтливому языку и непосредственному нраву. Но для шута Оге слишком уж трепетно относился к своей персоне и при неосторожном или насмешливом замечании в свой адрес вскидывался и сверкал глазами не хуже Ива. И еще была странная черта: для нобиля вообще и для воина в частности он до странности неумело обращался с оружием.

С общественным статусом Ванды и ее подруги дела обстояли и того хуже. Ванда была белоручкой, но не неженкой. Она знала, как надевать кольчугу и с какой стороны браться за меч, и прекрасно ездила верхом, но зато, как уже подметил Грэм, не знала и не умела практически больше ничего. Ну, может быть, шить и вышивать умела, ведь этому учили всех девушек, независимо от их положения в обществе. Да и то… Грэм допускал мысль, что Ванда предпочитала конные прогулки многочасовому сидению с рукодельем на коленях, благо что примеры такого времяпровождения он мог привести без труда. Его собственная сестра вела себя именно так.

Подружка Ванды, обладавшая гораздо более мягким нравом, вообще казалась странным существом, которому не место было в этой компании. Грэм никак не мог представить ее с оружием в руках, в гуще боя — ее, такую тоненькую и хрупкую, что, казалось, она и меч не поднимет, и кольчуга придавит ее к земле. Но ведь как-то ее ранили. Неужели случайно попали?

В общем, воин из нее, по мнению Грэма, был никудышный. Зато она знала и умела много такого, о чем ее надменная и капризная подружка и понятия не имела. Стряпать, во всяком случае, она умела, и неплохо. Но и служанкой она, конечно же, не была. Скорее, наперсница более знатной Ванды. Хотя и сама Корделия принадлежала, несомненно, к аристократии. Это легко было понять, глядя на ее нежные белые руки и плавные, неторопливые движения. Так и представлялось, как она медленно плывет посредине бальной залы, в невесомом шелковом платье, с драгоценными камнями, сверкающими на одежде и в волосах. Даже мужская одежда смотрелась на ней дико. Казалось, что Корделия впервые надела штаны и сапоги — в отличие от Ванды, которая чувствовала себя вполне комфортно в мужском платье.