Иней Олненн - Цепные псы одинаковы Страница 11

Издавна становище было обнесено высокой стеной из глубоко вкопанных в землю могучих бревен с заостренной верхушкой. Вытесаны те бревна были из дуба заговоренными топорами, а топоры были после в землю упрятаны, и то место знали только готтары. Над стеною грозно возвышались башни — наугольные и середние, одна проезжая с тяжелыми воротами в две створы, и две тайнинские — с потайными ходами, что вели в лес и к реке. И стояла каждая башня на большом камне, камни эти обладали огромной силой, кхигды вырезали на них знаки клана, и теперь сила эта служила защитой от врагов. Найти такой камень — редкая удача, в незапамятные времена их привезли из дальних земель — с отрогов диких гор.

Дома в становище строились ближе к середине, да покучнее, а все равно нет-нет да залетит вражья стрела птицей огненной, и коль не погасишь ее вовремя — пожрет ненасытный огонь все дома дотла.

И глядел с высоты на становище Крутогор — сигнальный холм. С его верхушки далеко вокруг все видно было, и день и ночь дежурил там дозор. Как случится опасность какая, так полетит к становищу тревожный соколиный клич, поднимет воинов, ну а если непосильная беда на племя обрушится, запалят на его верхушке дозорные костер да еще сырой соломы сверху бросят, увидят дым соседи — Орлы да Туры — и помощь пришлют.

Как снега сошли и Стечва в берега свои вернулась, так неугомонные Стигвичи и Годархи снова начали Соколиные земли тревожить. А то, бывало, от Соль-озера соседи подмоги попросят. Нет, не было мира между Келменью и Стечвой, и каждый день бёрквы были сыты добычей.

Поначалу в любом бою Ингерд отлавливал то Стигвича, то Годарха иль Торвала и тряс их, вызнавая, кто напал на его становище этой зимой, но так ничего и не вызнал, будто и не было той страшной сечи и пряный запах крови просто приснился ему.

Ингерд чернел душой. Вскоре он перестал брать пленных и начал просто убивать. В бою он не щадил ни себя, ни того, кто рядом, и это не прошло даром: Годархи и Стигвичи разнесли весть о страшном воине по тому берегу Стечвы, а Соколы хоть и признавали в нем для племени своего большую пользу, все же стали сторониться его. Никто не хотел в пылу битвы пасть под его мечом — ни свои, ни чужие. Лишь Ян умудрялся сражаться с ним бок о бок и оставаться в живых. Но даже он понял, что добром это не кончится. И оказался прав.

Одной ночью Ингерд и Ян несли дозор на Крутогоре. Ночь была теплой, безветренной, луна висела так низко — хоть рукой потрогай, да не обожгись, по полям, как парное молоко, стелился туман. Время от времени Ян перекликался соколом с дозором у реки. Все было спокойно.

— Эх, до чего же красота!.. — вздохнул Ян, оглядывая с высоты спящие леса и поля. — Так бы крылья расправил и полетел!..

— Кто ж тебе мешает? — отозвался Ингерд.

— Нельзя, — Ян с сожалением покачал головой. — Я в Горах много сил оставил, подождать надо.

— Зачем ты ходил туда, Ян? — спросил Ингерд, всматриваясь в молодое лицо Сокола. — Бёрквы могут наказать тебя за это.

Ян помолчал немного, а потом говорит так:

— Глаза у тебя есть, Волк, а потому по сторонам ты смотришь. Видишь ли ты, что гибнет Соколиное племя? Что вымирает наш род? Что мало кто из мужчин до седин доживает? Ты видишь это. У нас два пути: либо мы пустим Годархов, Стигвичей да Торвалов на свои земли и под ними жить будем, либо падем все до одного в этих нескончаемых сечах. Голова у тебя на плечах есть, а стало быть, ты понимаешь, что первый путь — не для нас.

Ян умолк. Ингерд молчал тоже. Пахло росной травой и легким дымом далеких костров — то ли своих, то ли чужих.

Ян говорит:

— Спасать племя надо. А как? Где спокойные земли найти? От Моря до Моря бесконечные усобицы тянутся, куда от них бежать? Вот почему я в Горы пошел, как до меня — дед.

— Что хотел найти ты там? — удивился Ингерд.

— С малых лет выше всего меня терзала мысль: а что там, за этим ледяным зазубренным краем? Какие там земли, и земли ли там? Почти добрался я до края, и птиц увидел, что на наших похожи… Теперь я знаю, что есть там земля.

— Ты хочешь племя свое туда провести?

Ян кивнул.

— Не боишься?

— Боюсь. Силу надо большую иметь, чтоб народ за собой по владениям бёрквов провести. Боюсь, что не достанет у меня такой силы. Там всюду холод и смерть. Страшнее, наверное, только Море.

— Не суди о том, чего не знаешь, — возразил Ингерд. — Море для моего народа — судьба, хлеб. Там наши могилы. Я тринадцать раз был в Море, братья — столько же, отец — больше.

— Я много слышал про ваших женщин, — сказал Ян. — Говорят, они такие сильные, что умеют обращаться с оружием.

— Обыкновенные, — хмуро отвечал Ингерд, эти вопросы причиняли ему боль. — Но постоять за себя могли и, если надо, сражались не хуже мужчин. Моя сестра защищала детей и убила троих, прежде чем убили ее. Проклятые Асгамиры!.. — скрипнул он зубами. — Черный род…

— Говорят, они якшаются с какими-то колдунами, — заметил Ян.

— Слыхал я про то не раз, — ответил Ингерд. — Если так, я этих колдунов из-под земли достану.

— Асгамиры — древний род, Волк. Про него легенды ходят, песни про него поют, неужто они так переменились? Или мы так повязли в наших усобицах, что близко видеть стали?

Ингерд поежился, будто холодно ему стало.

— Нет у меня ответа, Сокол, — сказал он. — И дорого бы я заплатил, чтобы его узнать.

А Ян возьми да и скажи:

— Далеко искать не надо. Ты у Згавахи спроси.

И сам спохватился, да поздно: Ингерд в его слова намертво вцепился, глаза загорелись.

— Слыхал я о ней краем уха, ветер про нее сказывал да птицы. Ты-то откуда знаешь?

— Да все вокруг Соль-озера про нее знают, — ответил Ян, а сам думает, как бы Ингерда отговорить, чтобы он не надумал к Згавахе в гости направиться.

А Ингерд дальше спрашивает:

— Живет где? Показать можешь?

— Известное дело, могу, — ответствовал Ян.

Сказать "не могу" — один пойдет, голову сложит.

— Далеко это. Через многие земли идти надо. Подрезать могут, — заметил Ян.

— Не страшно.

— И Лес Ведунов к самому ее дому подступается, — с другого бока подкатил Ян.

А Ингерд, знай, твердит:

— Не беда.

Задумался Ян. Не хотелось ему на поклон к старой ведьме идти, встречал он бедолаг, которые всем, что есть, за ее советы поплатились, но и отпустить парня одного тоже не по душе ему было, вроде как сам сманил да в сторону…

Утром, едва из дозора возвратившись, пошел он к отцу. Нашел его в кузне, он там кольчугу, в последнем бою порванную, латал. Жарко было в кузне, звонко молоты стучали, и грозно гудел горн. Позвал Ян отца, подождал, пока тот куском полотна пот вытер, и поведал ему о ночном разговоре с Ингердом. Осерчал Кассар Серебряк, выслушав рассказ сына.