Карина Демина - Невеста Страница 119

Много. Вот только и оно не бесконечно.

— Слухи надо просто переждать, Эйо. — Железные пальцы гладили волосы. — Рано или поздно от вас отстанут, но до этого времени ему нужна будет поддержка.

— А мне казалось, что ты его недолюбливаешь.

Я скомкала газету, и Брокк, отобрав листок, спрятал его в карман.

— Недолюбливаю, — спокойно согласился он. — Я не могу любить того, кто нагло украл мою сестру.

— Ты ревнуешь!

— Конечно, ревную. Я только-только тебя нашел…

— Я сама нашлась!

— Конечно, сама. Нашлась и опять потерялась. Бросила несчастного больного брата…

Вот несчастным Брокк совершенно не выглядел. И, поймав мой испытующий взгляд, фыркнул.

— Вы все равно завтра поженитесь, — добавил он другим тоном. — А разводы у них не приняты, и тебе придется с ним жить.

До конца дней моих… и почему меня больше не пугает такая перспектива?

— Я не хочу, чтобы ты была несчастна в этом браке.

— Я не несчастна.

Правда, брака пока нет.

Но ведь завтра уже близко… ближе, чем кажется, потому как небо темнеет. Скоро ночь.

А за ней и утро.

— Эйо, ты же знаешь, что я тебя люблю? — Брокк поднял дракона, так и застывшего с жуком в пасти. Лапы бронзовки скользили по броне, жвалы шевелились, и Хвостик дрожал, но не отпускал добычу.

— Знаю.

Любит. И возвращается сюда, пытаясь примириться с королевским приказом, Оденом и свадьбой. Шутит. Приносит гранаты. И не скрывает правды, пусть и неприятной.

— Брак еще не означает, что ты должна позабыть про сородичей… я буду за тобой присматривать.

Звучит почти как угроза. И вид у Брокка на редкость серьезный, торжественный.

— Он сказал, что хочет перебраться за Перевал. Возможно, это правильное решение… — Сунув мизинец в рот дракону, Брокк заставил его разжать челюсти. — Я часто бываю в Долине, едва ли не чаще, чем здесь. И в том моем доме места хватит всем… пока своим не обзаведетесь.

Хвостик дергался и шипел, норовя выскользнуть из цепких пальцев Брокка. А получившая свободу бронзовка не спешила спасаться бегством. Она уселась на ветке крыжовника и медленно, издевательски начищала поцарапанные надкрылья.

— Хотя вряд ли ему этот вариант придется по вкусу. Гордости в высших порой больше, чем разума.

— Оден хороший. — Я протягиваю брату пару красных зерен. — Он действительно хороший…

Глава 38

СВАДЬБА

Этой ночью не спалось обоим. Оден лежал на животе, причем вытянулся поперек кровати и локти расставил. Когда мне надоело притворяться спящей, я просто села и спросила:

— О чем думаешь?

— Обо всем понемногу.

— Плохие мысли или так?

— Скорее так. — Он повернулся ко мне. — Может, мне уйти?

— Зачем?

Я не хочу, чтобы он уходил.

— Тебе следует отдохнуть, а я мешаю.

— Ну… — я прижала ладони к его спине, — у меня тоже мысли… всякие.

— Поделишься?

— А ты своими?

Молчит, собака упрямая, но руки не стряхивает. И я, закрыв глаза, пытаюсь увидеть его подушечками пальцев. Наверное, руки мои грубы, но знакомое тело вдруг становится незнакомым. Тем интересней. Я иду от шеи.

Влажноватая кожа. Мягкая… пахнет… не знаю, у меня отвратительный нюх, но вкус ее хорошо известен.

— Что ты делаешь?

— Тебя изучаю. Плохо?

Ремни мышц… бугры и впадины… линия позвоночника… жесткий остов ребер. Если прижать ладонь, то сердце слышно. И еще как легкие работают. И вообще слушать его почти так же интересно, как пробовать.

А шрамов не осталось. Ну почти…

Донести эту ценную мысль до Одена я не успела, поскольку он просто-напросто стряхнул меня.

— Невеста должна быть скромна и целомудренна, — прошептали мне на ухо.

— Ужас какой. А жених?

— И жених…

То есть мне сейчас очень целомудренно целуют шею… и уже не шею…

Оден отстраняется:

— Разве я к тебе прикасаюсь?

Не прикасается, но… пальцы скользят над кожей, близко, настолько близко, что я ощущаю их тепло. Или это мое, которое тянется за ними.

— Видишь, здесь не прикасаюсь… — Рука замирает над грудью. — И здесь тоже… — Медленно опускается к животу. — И нигде… никак… — Оден наклоняется. Его дыхание ласкает меня. — Радость моя…

— Твоя. — Сейчас я согласна на все… или почти.

И тихий смех в ответ.

Но даже потом сон не приходит, чему я рада. Мне страшно упускать хотя бы минуту этой ночи, которая все длится и длится. Оден первым нарушает молчание:

— Ты еще не моя, но завтра станешь.

Звучит не то угрозой, не то предупреждением. Неужели он до сих пор опасается, что я сбегу? Мы связаны, а даже если нет, то…

— Я не обещаю, что стану именно тем мужем, о котором ты мечтала. Я точно не буду читать стихи, петь баллады. И объяснения в любви — это тоже не мое. Но я буду заботиться о тебе так, как умею.

— Знаю.

Его забота — это больше, чем стихи, баллады и признания вместе взятые. Да и не представляю я, о каком муже мечтала, да и мечтала ли…

— Сегодня я разговаривал с Виттаром. Он, конечно, упрямый, всегда таким был, но мне кажется, что мы друг друга поняли. И если завтра что-то пойдет не так, Виттар за тобой присмотрит.

Спасибо, вот без этого я как раз обошлась бы.

От его братца меня дрожь пробирает.

Впрочем, волноваться не о чем: если Одена не станет, то не станет и меня.

— Он вовсе не такой грозный, каким хочет казаться. Когда я пропал, на него многое свалилось. Виттару пришлось доказывать, что он способен управиться с делами рода. Еще и война… и службу вынужден был оставить. Это очень тяжело — пытаться оправдать чужие надежды.

— Ты его любишь?

— Само собой. Он мой брат. И надеюсь, со временем вы станете иначе относиться друг к другу.

На это я бы особо не рассчитывала, но… я постараюсь. Ради Одена.

— Эйо… ты же помнишь, о чем мы говорили? Ты сделаешь все, как я просил?

— Да.

Завтра. Вернее, уже сегодня, поскольку тьма отступает, значит, скоро рассвет.

Мы ждем его вместе.

Когда на белом подоконнике появляется след солнечной лапы, меня охватывает внезапный страх. Я хватаюсь за Одена, а он, обняв меня, гладит, успокаивает, шепчет:

— Все будет хорошо, радость моя…

Как хочется верить.

Но чувство близкой невосполнимой утраты мешает.

— Я здесь. Рядом. И буду рядом, что бы ни случилось.

Знаю.

Спасибо.

Шесть утра.

Часы на каминной полке отстают. Они слишком стары, чтобы поспевать за временем, и минутная стрелка движется рывками. Оден слышит хруст шестеренок и натужный скрип пружин, скрытый за позолоченным панцирем.