Глен Кук - Солдаты живут Страница 12

Могаба кивнул, как полагалось верному слуге. Для Протектора все это было игрой. Или, возможно, несколькими играми. Быть может, лишь превращая все в игру, и возможно выжить духовно в мире, где все остальное столь эфемерно.

— И еще мне нужна твоя помощь в ловле крыс. Падали стало слишком мало. И мои детки голодают.

Душелов снова протянула вороне кусочек лакомства. Этот подозрительно напоминал человеческий глаз.

9. Воронье Гнездо. Инвалид

— Я все еще жив?

Спрашивать не было нужды. Я жив. Мертвецам больно не бывает. А у меня болел каждый квадратный дюйм тела.

— Не шевелись, — услышал я голос Тобо. — Или пожалеешь, что шевельнулся.

Я уже жалел о том, что приходится дышать.

— Ожоги?

— Множество. И еще масса ушибов.

— Ты выглядишь так, словно тебя избили сорокафунтовой дубиной, а то, что осталось, медленно поджарили на вертеле, — произнес голос Мургена.

— А я думал, что ты в Хань-Фи.

— Мы вернулись.

— Мы продержали тебя без сознания четыре дня, — добавил Тобо.

— Как Госпожа?

— Она в другой постели. И в гораздо лучшем состоянии, чем ты, — сообщил Мурген.

— А как же иначе? Я ведь не стрелял в нее. Ну, что молчишь? Язык проглотил?

— Она спит.

— А как Одноглазый?

— Одноглазый не выжил, Костоправ, — еле слышно проговорил Тобо.

— Что с тобой? — спросил Мурген после паузы.

— Он был последним.

— Последним? Каким последним?

— Последним из тех, кто был в Отряде, когда я в него вступил. — Вот теперь я стал настоящим Стариком. — Что стало с его копьем? Оно мне нужно, чтобы покончить со всем этим.

— Какое копье? — не понял Мурген.

Тобо сообразил, о чем я спрашиваю.

— Я сохранил его у себя дома.

— Огонь его повредил?

— Немного. А что?

— А то, что я собираюсь убить эту тварь. Нам давно следовало это сделать. А ты не своди глаз с того копья. Оно мне нужно. А сейчас я хочу еще немного поспать.

Мне надо уйти туда, где хотя бы на время не будет боли. Да, я знал, что Одноглазый когда-нибудь нас покинет. И думал, что готов к этому. Но ошибся.

Его кончина означала гораздо больше, чем смерть старого друга. Она обозначила конец эпохи.

Тобо сказал что-то о копье. Но я не разобрал его слов. И мрак навалился быстрее, чем я вспомнил спросить о том, что стало с форвалакой. Если Госпожа поймала или убила ее, то я напрягался напрасно… Но я сомневался, что с ней удастся покончить настолько просто.

Мне снились сны. Я вспомнил всех, кто ушел до меня. Вспомнил страны и годы. Страны холодные, жаркие, зловещие, а годы всегда были напряженными, разбухшими от несчастий, боли и страха. Кто-то умирал. Кто-то выживал. Если задуматься, то все это не имело смысла. Солдаты живут. И гадают — для чего?

О, эта солдатская жизнь для меня. О, сколько приключений и славы!

На выздоровление ушло гораздо больше времени, чем в тот раз, когда я едва не погиб под Деджагором. Даже несмотря на то, что Тобо помогал мне наилучшими целительными чарами, выученными у Одноглазого, и уговорил своих скрытных дружков тоже мне помочь. Говорят, некоторые из них способны вернуть к жизни даже покойника. А я ощущал себя покойником, старой развалиной, словно и не насладился преимуществом стасиса, заморозившего нас, пока мы были пленниками под равниной. Теперь это меня сильно смущает. Я больше не могу определить свой возраст. По моим лучшим оценкам, мне сейчас пятьдесят шесть (плюс или минус год-другой) плюс то время, что я провел под землей. А пятьдесят шесть лет, братец, это чертовски долгий забег — особенно для парня с моей профессией. И мне следует ценить каждую оставшуюся секунду, даже самую жалкую и полную боли.

Солдаты живут. И гадают — для чего?

10. Воронье Гнездо. Выздоровление

Прошло два месяца. Я ощущал себя постаревшим на десять лет, но все же встал с одра и начал ходить — примерно как зомби. Меня и в самом деле поджарила едва ли не до хрустящей корочки струя почти чистого спирта, вырвавшаяся из дыры, пробитой огненным шаром Госпожи. Все вновь и вновь повторяют, что боги меня очень любят, потому что с такими ожогами не выживают. И что не окажись я в тот момент в удачном положении, когда форвалака находилась именно там, куда ударила пылающая струя, то от меня осталась бы лишь кучка костей.

И я не до конца убежден, что подобное не стало бы лучшим исходом.

Упорные боли не способствуют росту оптимизма или улучшению настроения. У меня даже начала появляться некоторая симпатия к покойной матушке Готе.

Я ухитрился улыбнуться, когда Госпожа принялась натирать меня целительной мазью.

— Даже в плохом можно отыскать нечто хорошее, — сказала она.

— О да. Еще бы.

— Вот и думай об этом. Может, ты еще не настолько стар, как думаешь.

— Это ты во всем виновата.

— Дрему беспокоит твое желание отомстить за Одноглазого.

— Знаю. — Этого она могла мне и не говорить. Мне приходилось терпеть таких, как я, когда я был Капитаном.

— Может, лучше об этом забыть?

— Это должно быть сделано. И это будет сделано. И Дрема должна это понимать. — Дрема — сплошная деловитость. И в ее мире не очень-то много места для эмоционального снисхождения.

Она думает, что я хочу использовать смерть Одноглазого лишь как повод отправиться к вратам в Хатовар, основывая подобный вывод на том, что десять лет я пробивался сквозь ад, пытаясь добраться до этого места.

Ее трудно одурачить. Но она также способна зациклиться на одной идее и исключить иные вероятности.

— Она не хочет, чтобы у нас появились новые враги.

— Новые? Да у нас их вообще нет. Уж здесь точно. Пусть они нас не очень-то и любят, но все целуют нам задницы. Они же нас до смерти боятся. И начинают бояться еще больше всякий раз, когда к свите Тобо присоединяется очередная Белая Дама, Синий Человек, ведьмак или еще какой-нибудь персонаж сказок-страшилок.

— Так все дело в этом? Я вчера видела вместе с Черными Гончими какое-то чудище, которое Тобо назвал «вовси». — Моя красавица способна ясно видеть этих призраков, даже здесь. — Размером с бегемота, но выглядит как жук с головой ящерицы. Причем ящерица с большими зубами. Цитируя Лебедя, «у него такой вид, точно он грохнулся с дерева, а в полете наткнулся на все ветки до единой».

Похоже, Лозан Лебедь культивирует себе новый образ — грубоватого, но колоритного старикана.

Надо же кому-то занять место Одноглазого. Хотя я и сам подумывал о том, чтобы подобрать его знаменитую трость.

— Что нам известно о форвалаке? — спросил я. Прежде я не спрашивал о подробностях. Я знал, что проклятая тварь сбежала. И это все, что я хотел знать, пока не буду готов строить планы о том, как завершить эту историю.