Екатерина Казакова - Пленники Раздора Страница 12

А когда наплакались вдосталь, день на третий ли, четвертый, сестра повела меньшого «кое — кого проведать». Он обрадовался, что ж не проведать? Чай лучше, чем сопли на кулак мотать.

Миновали несколько переходов — все вниз и вниз, потом спустились на один ярус. Темнотища… только кое — где в стенах факелы чадят. И душно, как в бане. Завернули в какой‑то кут, в дверь постучались. А за дверью бабка. Ну, чисто шишига! Зубов всего два — сверху да снизу, сама скрюченная, патлы седые платком кое‑как покрыты. Бр — р-р…

— Лесанка, ты что ль? — карга прищурилась.

— Я, бабушка, вот, гляди, кого привела, — и сестра вытолкнула братца вперед.

Тот сробел. Ничего себе «бабушка»! Этакая во сне привидится, как бы под себя не сходить.

— Батюшки! — всплеснула руками старая. — Совсем твой упырь меченый с ума посходил, ребенка приволок! Ой, нелюдь, ой, нелюдь… А ты иди — тко сюда, дитятко, иди, иди. Меня что ль так напужался?

Как же «напужался». Не пугливые мы. Просто… просто к шишигам не приучены.

Хрычовка, заметив замешательство мальчика, хихикнула:

— Обережник будущий старую каргу боится? Да подойди, не съем, я уж сытая. Матрела меня нынче щами потчевала.

Услышав имя стряпухи, мальчишка приободрился и шагнул к бабке.

— Ой, горе мне с вами, горе… Лесанка, ножни подай, патлы состригу хоть ему. Да не крутись ты, вот же веретено! Гляди, уши‑то обкорнаю!

Руська с тревогой посмотрел на старуху, кто её знает, вдруг и правда ухо оттяпает? А Лесана‑то, вон, ничего, стоит, посмеивается. Знать, можно не бояться.

— Да не трясись, не трясись, нужны мне твои уши, как нашему Койре молодуха.

Паренек и сам не заметил как оказался сидящим на низкой скамеечке.

— Кто ж учить‑то его будет? — продолжала расспросы карга. — Клесх что ли? Ай ты?

И бабка залязгала ножнями.

— Да Глава сказал, мол, пусть до весны обживется, пообвыкнется, а там уж, как новых выучей привезут, так с ними и станут учить. Кто ж посередь года науку ему давать будет? Подлетки, те далеко ушли, ему не догнать, да и старше они. Пока, вон, Матреле помогает, на ратный двор наведывается. Хоть не шкодит…

Руська недовольно шмыгнул носом. Не шкодит! Совсем уж его тут за дите глупое держат, чай понимает, куда попал.

— Ну, коли он пока не первогодок, так одежу не дам, неча трепать попусту, — закончив стричь паренька, старушонка уселась на большой ларь, будто боялась, что Лесана скинет её с него, чтобы силой захватить добро.

Впрочем, девушка внимания на хозяйку каморки не обращала, знай себе, сметала состриженные волосы в совок:

— Вон там‑то тоже махни, иль не видишь? — командовала карга и зачем‑то снова сказала: — А одёжу не дам, так и знай.

Обережница посмеивалась:

— Нурлиса, вы с Койрой не родня, а? У него тоже снега зимой не допросишься.

По морщинистому лицу пробежала лёгкая тень, и старуха сказала негромко:

— Не родня, дитятко, просто жизнью мы битые. И я, и дурак этот плешивый, и все тут. Ты, что ль, думаешь, другая?

Лесана забыла выпрямиться, глядела на бабку с удивлением, держа в одной руке совок, в другой веник. Впрочем, Нурлиса моргнула и шикнула:

— Ну, чего растопырилась? Мети, давай, наберут лентяев!

Девушка лишь головой покачала.

А Руська стоял в стороне, щупал вихрастую голову и только глазищами: луп — луп.

— А правда что ль, Лесанка, ты волколака в казематы приволокла? А? Да будто в разуме он? — полюбопытствовала тем временем Нурлиса, поправив на голове платок. — Это у нас теперь два Ходящих? А он, как тот кровосос, случаем, не Осенённый ли?

— Нет, — девушка ссыпала содержимое совка в печь. — Обыкновенный. Но в разуме. Сидит, на луну воет.

— Молодой? — живо поинтересовалась старуха.

— Меня постарше чуть.

— Хоть бы поглядеть свела, — обиделась карга.

— А чего на него глядеть? — удивилась обережница. — Сидит, вон, зубоскалит, да мечтает, чтобы девку привели повалять.

Бабка хихикнула:

— Ишь, какой! И что, Лесанка, прям‑таки с хвостом?

Девушка растерялась:

— Да нет, мужик, как мужик… трепливый только. И всё просится, чтоб из клетки выпустили, делом каким заняли, мол, тошно сидеть. А куда его? Он же света дневного боится.

Бабка едко усмехнулась и сказала:

— А то в Цитадели тёмных углов мало! Схожу к Главе, в ноженьки упаду, авось не оставит милостью. У меня, вон, дров на истоп совсем нет. Пущай зверина ваша колет да наносит. Воды опять же. Чего на него харч переводить, коли пользы никакой? Да и мне будет, с кем словом перемолвиться…

Лесана едва не рассмеялась, представив, как вредная бабка станет гонять острого на язык Люта по коридорам Цитадели. Пожалуй, на вторую седмицу взмолится, наглец, чтоб пощадили…

Девушка совсем забыла про братца, а тот стоял себе рядом, развесив по плечам уши и разинув рот: в казематах Цитадели сидит настоящий кровосос! В клетке. Да не просто кровосос, а Осенённый! Волколак‑то ладно, чай с ним он седмицу в санях ехал, даже привык. Но кровосос… Говорят у них зубы, каждый длиной с медвежий коготь.

Лесанка упала дрыхнуть. Казалось, ноги ещё с полу на лавку не закинула, а к подушке летит и уж сны видит. Но хоть не ревет, и то ладно.

Русай выждал, покуда дыхание сестрицы выровняется, станет тихим и плавным. Авось теперь не проснётся. Спит‑то она, конечно, крепко, но слух остёр.

Мальчик осторожно сел, стараясь не шуршать. Вздел штаны и рубаху, потом нащупал ногами сапоги, подхватил их и как был босой, по студеному полу прокрался к двери. Два раза глубоко вдохнул — выдохнул, потянул створку. Уф. Не заскрипела. Накануне он её нарочно смазал тряпицей, смоченной в масле. Благо, на поварне масла этого стояли полны кувшины.

В коридоре было тихо и темно. Привалившись к стене, паренек быстро повязал обмотки, всунул ноги в обувку и шмыгнул прочь, на нижние ярусы. Лишь бы не налететь на кого, а то ведь за ухо обратно сведут. И он бежал во весь дух.

Вот и лестница. Теперь вниз. Так — а-ак… Мальчонок озадаченно замер перед расходящимися в две стороны коридорами. Налево или направо? Направо темно. Налево вроде свет брезжит. Значит, налево, Ходящие ж вроде огня пугаются, стало быть, там, где факела чадят, и искать надо.

Когда он вылетел из‑за угла, впереди оказалась забранная надёжной решеткой дверь, возле которой на скамье сидели два послушника и читали при свете лучины свитки. Чего сидят? Кого высиживают?

— Опа! А ты как сюда попал? — не дав Руське и рта открыть, поднялся крепкий парень весен девятнадцати с виду.

— Да это… — развел руками мальчик. — Вот… заплутал.

— Зоран, сведи его наверх, — кивнул выуч приятелю.