Роберт Силверберг - Легенды II (антология) Страница 12

Они с Олпи, рыская в поисках пищи, наткнулись в лесу на странный прямоугольный холм. Петрус не хотел к нему приближаться — он не смог мне объяснить почему, — но Олпи словно тянуло туда. День за днем он твердил, что надо вернуться к холму. В те дни, когда Петрус возвращался домой раньше, Олпи ходил туда один. После долгих попыток и раскопок он нашел вход, и мальчики побывали там уже несколько раз. Петрус говорил, что это ушедшая под землю башня, в чем я не видела никакого смысла. Он сказал, что стены растрескались и влага просачивается внутрь, но в основном здание крепкое. Там много ковров, много старой мебели, как целой, так и гнилой, — в общем, видно, что там жили люди. Петрус дрожал, рассказывая об этом, — он думает, что эти люди совсем не такие, как мы. Музыка, сказал он, идет оттуда, из-под земли.

Он спускался только на один этаж, но Олпи сказал ему, что подземный город намного глубже. Петрус боялся идти в темноту, и тогда Олпи с помощью какого-то волшебства заставил башню осветиться. Он смеялся над страхами Петруса и толковал о несметных сокровищах и разных диковинах там, в глубине. Еще он говорил, что призраки рассказывают ему свои тайны и открывают, где искать клады. В конце концов он договорился до того, что жил в этой башне давным-давно, когда был стариком.

Не дожидаясь утра, я разбудила Челлию, а она, выслушав мой рассказ, разбудила Олпи. Мальчик пришел в бешенство и стал шипеть, что никогда больше не доверится Петрусу, что башня — его секрет, что все сокровища принадлежат ему, и делиться ими он не намерен. Несмотря на то что было еще темно, он пробежал по толстой ветке, ставшей торной дорогой для наших детей, и неведомо куда скрылся.

Когда утренний свет наконец просочился сквозь листья, Петрус повел нас с Челлией клееному кургану. Ретио и Тремартин пошли с нами, маленький Карлмин тоже наотрез отказался остаться с дочками Челлии. При виде прямоугольного возвышения над болотом мужество изменило мне. Но я не хотела, чтобы Ретио счел меня трусихой, и принудила себя идти дальше.

Вершина башни густо поросла мхом и вьющимися лозами, но ее правильная форма показывала, что это творение не природы, а чьих-то рук. С одной стороны, где мальчики расчистили поросль, в каменной стене открылось окно. Ретио засветил факел, который взял с собой, и мы, один за другим, осторожно пролезли внутрь. Корни и побеги растений проникли сквозь кладку. На покрытом грязью полу остались следы двух мальчиков. Подозреваю, что они лазили сюда гораздо дольше, чем признается Петрус. В одном углу комнаты стоял остов кровати, увешанный лохмотьями — ткань сильно пострадала от жучков и мышей.

Комната, несмотря на мрак и запустение, сохранила отголоски былой красоты. Я оторвала кусок ветхой занавески и протерла им стену, подняв облако пыли. От изумления я даже кашлять забыла. Моя душа художника воспарила при виде чудеснейших изразцов и тонких красок, зато материнское сердце так и замерло. Человеческие фигуры на фризе, высокие и угловатые, походили на богомолов, и мне не показалось, что это всего лишь манера художника. Некоторые из них держали в руках предметы наподобие оружия и музыкальных инструментов. Другие, на заднем плане, резали у реки тростник, будто крестьяне во время жатвы. Женщина на золотом троне наблюдала за всей картиной и казалась довольной тем, что видит. Я знала, что уже видела где-то ее лицо, строгое и доброе в то же время. Мне хотелось смотреть еще, но Челлия потребовала, чтобы мы шли искать ее сына.

С суровостью, которой на самом деле не чувствовала, я велела Петрусу показать нам, где они обычно играли. Он испугался, поняв, что я отгадала правду, и послушно повел нас дальше. Из спальни мы по лестничным ступенькам двинулись вниз. На площадке были два окна с толстыми стеклами, но когда Ретио поднес к ним факел, мы увидели позади только землю, где копошились белые черви. Не знаю, как стекла выдержали такое давление. Вскоре мы вошли в большой зал. Сопревшие ковры расползались у нас под ногами. Следуя за Петрусом, мы шли мимо закрытых дверей и арок, разинутых, как темные рты. Так мы вышли на вершину лестницы, куда более грандиозной, чем первая. Сходя по ней во тьму, я радовалась, что со мной Ретио. Его спокойствие подкрепляло мое шаткое мужество. Древний холод камня проникал сквозь изношенные подошвы и поднимался по хребту до самого сердца. Факел мало что освещал помимо наших испуганных лиц, и наш шепот будил призрачное эхо. Мы миновали одну площадку, затем другую, но Петрус, не говоря ни слова и не колеблясь, вел нас вниз. Мне мерещилось, что я вошла в пасть какого-то чудовища и теперь спускаюсь в его брюхо.

Когда лестница наконец кончилась, одинокий факел не смог рассеять окружавший нас мрак. Мы оказались в каком-то просторном помещении, пламя трепетало на сквозняке. Я и не видя знала, что оно много больше, чем бальный зал во дворце сатрапа. Я ощупью двинулась вперед, а Карлмин вдруг отпустил мою руку и скрылся там, куда свет не доставал. Я стала звать его, но в ответ услышала только быстрый топот его ножек. «Пойдемте скорее за ним!» — взмолилась я, и тут, словно духи, толпившиеся вокруг, разом зажгли свои фонари. Я вскрикнула от ужаса и тут же оцепенела.

В центре зала стоял на задних лапах огромный зеленый дракон, запустив когти в камень и вытянув хвост наискось через пол. Развернутые крылья поддерживали высокий свод потолка. На мощной шее сидела голова величиной с телегу, в какую запрягают волов. Блестящие серебряные глаза светились умом. Передними лапами, короче задних, он держал большую корзину, разукрашенную жадеитом и слоновой костью. В корзине безмятежно, но с невыразимым величием восседала женщина. Она не была красива, но власть, которой дышало все ее существо, делало красоту ненужной. Ни молодой, ни желанной она также не была. Она уже перешла рубеж средних лет, и резец скульптора не пытался это скрыть. Складки у нее на лбу говорили о мудрости, морщины в уголках глаз — о раздумьях. Драгоценности, украшавшие ее на скулах и над бровями, подражали драконьей чешуе. Я поняла, что это не изваяние Са в женском образе, что эту статую делали с настоящей живой женщины, и это глубоко поразило меня. Дракон изогнул шею, чтобы видеть ее, и даже его морда выражала уважение к той, которую он нес в своих лапах.

Никогда еще я не видела такого изображения женщины. Я слышала легенды о королевах-блудницах и прочих правительницах далеких варварских стран, распутных и злобных. Та, что была перед нами, обратила все эти россказни в ложь.

Какое-то время я видела только ее и лишь потом вспомнила о своем долге.

Карлмин, улыбаясь во весь рот и касаясь рукой колонны, стоял неподалеку от нас. Маленький и белый, как снег, в этом искусственном свете, онделал перспективу еще огромнее. Мне внезапно открылось то, что заслоняли дракон и женщина.