Екатерина Мурашова - Взгляд Страница 12

В отчаянии дед однажды вспомнил даже обо мне, хотя до этого несколько лет меня вообще не замечал. Когда я явился в его покои, он оглядел меня с ног до головы и сказал:

– У тебя под носом больше не висят сопли, и вообще ты стал гораздо больше похож на человека, чем раньше. Терезия говорила мне, что ты много читаешь, и даже переписал несколько полуистлевших трудов древних мудрецов. Это так?

– Да, король, – ответил я.

– Не мог бы ты приохотить к чтению принца? – знаешь, это прозвучало почти как просьба. Я был поражен. Я должен был сказать: Да, король, – и именно этого дед ожидал от меня. Но я сказал:

– Человек, любящий бешеную скачку и псовую охоту, проводящий все свое время за натаскиванием гончих и соколов, вряд ли потянется к пыльным манускриптам…

Дед явно удивился. Потом разозлился. Но я даже не опустил глаз, и впервые в жизни он заговорил со мной, как с равным.

– Но я тоже люблю псовую охоту, – сказал он. – И в молодости объезжал диких равнинных лошадей. Но я вовсе не чужд книжным премудростям…

– Мудрые говорят, что нет ни одного правила без исключения из него…

– Вот видишь…

– Но они говорят еще, что глуп тот, кто будет ждать, чтобы два листа, падающие друг за другом с одного и того же дерева, упали в одно и то же место.

– И что же мне делать?! – видимо, мои неожиданно умные слова обманули его и он забыл, кто стоит перед ним. – Как же я должен поступить? Самое большее, на что способен принц сейчас – это руководить королевской конюшней. Но ведь государство – не конюшня!

– Подготовьте для него молодых, но умных и серьезных советников, – сказал я совершенно спокойно. Глядя на меня со стороны, можно было подумать, что для меня это совершенно обычное дело – давать советы королю. – Принц упрям, но он будет прислушиваться к советам в делах, в которых ничего не понимает сам.

– Разве можно доверять этим молокососам! – с сердцем воскликнул дед.

И тут опомнился. До него дошло, с кем он разговаривает. Он оглушительно захохотал, чем очень напомнил мне Тамариска, а потом хлопнул меня по плечу с такой силой, что у меня подогнулись колени.

– Ты молодец, сын Терезии, как там тебя зовут! Отныне я поручаю тебе присматривать за принцем. И постарайся вложить в его голову хоть немного своей серьезности. И почаще бывай на свежем воздухе! – он снова захохотал и легонько подтолкнул меня к выходу. Я с размаху врезался в дверь и , наверное, упал бы, если бы один из стражников не поддержал меня…

Альбине хотелось говорить о жизни и смерти, о любви, о зове горячей человеческой крови. Но книжник Раваризен ничего не знал об этих важных предметах. Может быть, знает Тамариск?

– А как ты относишься к принцу теперь? – спрашивала Альбина.

– В каком-то смысле он самый целостный из нас троих и самый рационально устроенный, – отвечал Раваризен. – Он считает мир не просто познаваемым, но полностью лишенным загадок. Все происходящее в мире кажется ему абсолютно целесообразным. И в этом смысле он счастлив.

– А как же загадка смерти?

– Спроси у самого Тамариска, я думаю, ответ позабавит тебя…

– Я бы спросила, но он не говорит со мной. Только улыбается во все зубы…

– С Тамариском надо уметь разговаривать. Так уж и быть, я научу тебя. Это похоже на выездку лошади…

Удивительно, но Раваризен и впрямь научил ее.

– Эй, Принц, скажи, в чем, по-твоему, сущность смерти?

– Какое мне до этого дело, Альбина?

– Тебя что, это действительно не интересует? Но ведь ты тоже умрешь!

– Разве я похож на человека, который притворяется? Твоя голова и голова Раваризена забиты ненужным сором, как старые кладовые в дедовом замке. Скажи, когда солнце вечером уходит за горизонт, разве мне есть какое-то дело до того, куда оно направилось? Все, что меня занимает, укладывается в две вещи: первое – это то, все ли я сделал как надо за прошедший день. И второе – мне нужна уверенность в том, что наутро солнце опять взойдет. Также и со смертью. Если я буду делать в этой жизни все, что считаю нужным и правильным, то все, что произойдет или не произойдет со мной после смерти, тоже будет нужным и правильным…

– Правильным – с чьей точки зрения, принц?

– С моей, конечно, тысяча ленивых кляч! А какая еще может быть точка зрения, если речь идет о МОЕЙ смерти?!

– А скажи, принц, – с любопытством осведомилась Альбина. – Тебя действительно никогда не интересовало, куда девается солнце после того, как оно закатилось за горизонт?

– Да нет как-то… – Тамариск поскреб крутой затылок. – А, вот, вспомнил одну забавную историю…Когда я был еще мальчишкой, дед с матерью пытались скормить меня всем этим мудрецам и книжникам. Дед их очень любил, сытно кормил и собирал со всех сторон света . В молодости он больше любил лошадей, но к старости его кровь охладела и он увлекся мудрецами. Иногда мне очень жаль, что дед завел меня так поздно и я не знал его молодым. Тогда мы наверняка ладили бы лучше…

Так вот. У меня просто руки и ноги цепенели, и язык распухал, когда меня оставляли наедине с этими мудрецами. Они ворошили какие-то пыльные свитки и что-то бормотали противными кастратскими голосами… И я всегда думал: почему дед не запирает с ними Риза? Он бы даже порадовался, наверное. Но в мире нет справедливости… Говорят, когда-то дед пытался обучить Риза вольтижировке! Ха-ха-ха!

Один из этих мудрецов ( на голове у него была намотана шелковая тряпка и я любил незаметно засовывать туда лягушат и тритонов из замкового пруда) говорил, что земля имеет форму двух соединенных тарелок и солнце каждый вечер уходит за их край , чтобы светить людям на другой половине. Те люди, по словам этого мудреца, имеют черную кожу, круглый год ходят голыми и только носят на талии и на шее много-много бус. Я сделал такие из рябины, боярышника и шиповника, и вымазался в саже с ног до головы, и когда мудрец снова явился ко мне, спросил его, похож ли я на человека с другой стороны земли. Представляешь, он даже не засмеялся. Он велел мне пойти и одеться, а когда я отказался, то дал мне один из своих листочков и потребовал, чтобы я «прикрыл свой срам». Я честно хотел выполнить его распоряжение и сделал такой фунтик, но он никак не хотел держаться и все время сваливался, а мудрец шипел и плевался, как масло, попавшее на горячую плиту. У этих мудрецов все-таки что-то не в порядке с головой – я всегда говорил. Им надо пить больше вина и почаще ходить на карнавалы… Второй мудрец был похож на осенний стручок желтой акации и мне всегда казалось, что я слышу, как стучат друг об друга его кости. Он утверждал, что солнце садится в Великий океан и там отдыхает всю ночь в прекрасных бирюзовых покоях. Тот мудрец был такой старый и говорил таким шелестящим голосом, что я никогда не мог дослушать его до конца и всегда засыпал… А у третьего сбоку от ноздри висело маленькое золотое колечко. Он был черный и нервный как самтаранская кобыла, и когда что-нибудь объяснял, всегда бегал вокруг меня, и мне приходилось вертеть шеей, а потом идти в термы и просить кого-нибудь, чтобы мне растирали спину и плечи, потому что иначе наутро они начинали дико болеть. Я пробовал бегать рядом с ним, но он почему-то очень сердился… Так вот он говорил, что земля круглая как яблоко и просто так висит между звезд, а солнце крутится вокруг нее, как шарик на веревочке в той игре, в которую я играл в детстве, но сейчас позабыл…