Анна Оуэн - Стальное зеркало Страница 12

По залу идет легкий согласный гул — меньше от студентов, больше от той стороны, где сидит мэтр Эсташ. Многие краем уха да прислушивались к разговору, а чтоб альбийца не слушать, нужно очень постараться. Судейский в белой шелковой шапке одобрительно кивает, сотрапезник его — судя по красному платью и красному же колпаку, хирург, раздраженно поводит длинным носом. Студенческие вольности многим не по вкусу, а уж такое…

— Не понимаете… да. — пьян не до хрусталя даже, до убийства. — Я их не хвалю, я их ругаю… Вы думаете, почему у нас в нашу смуту так крепко друг за дружку взялись — да потому… волю Божью выясняли. Вот так же, как у них сейчас, только мы раньше успели, течение у нас теплое, все растет. Почему у нас теперь дела веры королевский совет решает — да чтоб не перегрызлись все опять…

— Для дел веры есть Папа в Роме, — отвечает тот же молодой басок. — А вы как есть отпавшие еретики!

— Отпавшие, как есть. Но по вашему счету, не еретики, а схизматики. Богослов разницу понимать должен. Ну и вы, по нашему счету, то же самое. И пить не умеете, как выпьете, сразу путаться начинаете.

— Кто-о пить не умеет? — тут и обладатель баса, студент-богослов, надо понимать, и еще голосов пять, не меньше. Хором. Политика политикой, а тут студиозусам наступили на гордость. На честь мантии, практически. Да еще так широко юрист замахнулся, не уточнил, кто именно не умеет. Значит, всех обидел…

— Богословы. Даром, что у вас только священники вином причащаются. Не в корм им вино… А вообще — все.

Будет ли свалка, гадает мэтр Эсташ. Если будет — так пора убираться подобру-поздорову. Все, что нужно, он уже услышал, странного юриста запомнил и не забудет… если по голове табуретом не огреют, если столом не зашибут. Надо же, такое приличное заведение, а, кажется, сейчас приключится драка стенка на стенку, в лучших традициях. Юристы на богословов, а остальные — как настроение будет, и с чьей стороны первый кувшин или табурет прилетит. Особенно, если кто-то с пьяных глаз промажет… тут сразу и противников прибавится.

А может быть, и не будет. Потому что оскорбленная сторона в бой не спешит. И немудрено. Готье многое повидал к своим неполным сорока, и как гуляют, продав добычу после удачного похода, кондотьеры на юге, и как веселятся юты с саксами на дальнем севере, и как хватаются за широкие ножи толедцы-южане, а особенно те, что с примесью мавританской крови — но вот такого скандалиста еще поискать. Об злость порезаться можно, и подходить-то не надо. И толку ли с того, что, кажется, альбийца щелчком перешибить. Это только кажется. Прежде чем его пришибешь — и не щелчком, а столешницей тяжелого дубового стола, общего, как раз того, где расположились богословы — он десяток положит, и хорошо, если не насмерть.

Аж белый весь — так и ищет, на ком бы зло сорвать.

— А спорим, Кит, что я тебя под стол уложу?

— Нечестный спор, — это кто-то из юристов, — ты видал, сколько он выпил?

— Я тебе форы дам, — говорит Кит.

Может быть, не будет драки. Может быть, на спор он все-таки напьется… Пусть спасибо скажет, что сейчас не те дела, что при покойном короле, тогда бы его и университетская привилегия не прикрыла… или зарезали бы ночью неизвестные злоумышленники.

Толковые у альбийца приятели. Нашелся умный человек, сообразивший вовремя свести надвигающуюся драку к попойке. Заведению прибыток, студентам веселье, а прочим посетителям — в радость уже то, что чужая оплеуха не прилетит. Можно бы и послушать, о чем будут говорить во время винного состязания, но задержаться после девятого часа в таверне — удивить и хозяев с обслугой, и домашних. Любопытство того не стоит, пора домой.

А об итогах состязания завтра так или иначе расскажут. Заодно и интерес можно будет легко объяснить, если его заметят: любопытство разбирало почтенного купца, сам досмотреть не мог, но решил узнать, чем же дело кончилось.

И только на выходе поймал мэтр Эсташ краем глаза взгляд — пристальный, все еще прозрачный от злости, но совсем-совсем трезвый… и подумал — про студента-то я разузнаю, а вот что он знает обо мне?

Свинья была свиньей. Пегой свиньей, грязной и тощей, с ввалившимися боками — недавно опоросилась. С десяток поросят, таких же пегих, как и мамаша, лежало тесным рядком, присосавшись к вымени. Нет, поправился Гуго — вымя у коровы. А у свиньи что?

Пегая свинья с рваным ухом вид имела сосредоточенный и самодовольный. Она валялась в тесном, с нее саму длиной закутке, огороженном кольями и досками. С одной стороны загончик покосился и был подперт рогатиной. Гуго смотрел на свинью, а свинья на Гуго не смотрела, она пялилась невесть куда блеклыми узенькими глазками, наполовину закаченными под веки.

Пахло навозом и еще чем-то непривычным. Может быть, морской водой, но тогда море это хорошенько протухло, потом его вскипятили и оно пролилось в костер. С неба уныло сыпалась серая морось. Набухшие войлочные тучи ползли с юга, со стороны Марселя, облегчались по дороге прямо на головы солдат и с высокомерием уплывали на север, в сторону Лиона.

Навоз, втоптанный в раскисшую землю — лило уже третий день — хлюпал под ногами.

Достояние Пятого полка арелатской армии хрюкнуло и почесало чумазый бок грязным копытцем. Поросята во время этого маневра остались висеть на сосках, словно виноградины в грозди. Счастливая родительница их словно и не замечала. Гуго задумался о молочном поросенке, запеченном на углях, облизнулся и вздохнул. Эта поросятинка ему не светила, у нее были свои хозяева, запасливые, ухитрившиеся добыть где-то супоросую свинью и устроившие ее в загончике поблизости от кухни. А в ставке таких рачительных хозяев не было, так что до молочного поросенка ждать еще неделю или две, когда генерал соизволит отпустить в увольнительную и можно будет съездить в ближайшую деревню.

Кражи поросенка не оценили бы ни генерал, ни Пятый полк в полном составе. Да и куда его девать-то, под мундир сунуть? Изгваздает же… и еще визжать будет.

Гуго сплюнул в навозную жижу. Свинья не шевельнулась.

«Свинья, являющаяся принадлежностию Пятого полка, вполне довольна своим положением в полку и мире. Окрас и консистенцию свиньи определить не удалось, по причине плохой погоды и природы самой свиньи, однако мной установлено, что свинья в полной мере обладает рылом, хвостом и ушами, а также сорока четырьмя ногами, если считать поросячьи, а считать их следует, поскольку в настоящий момент они со свиньею совокупны. Проявляемое свиньей довольство позволяет предположить, что покража свиного провианта границ разумного не переходит…»

К сожалению, или к счастью, господин генерал в отчете никакого намека не углядит, ибо, во-первых, увы, по причине плохой погоды и обычной своей консистенции, намеков вообще не понимает, а, во-вторых, на свинью совершенно не похож… Вот если бы Пятый полк завел овцу — другое дело.