Валерий Капранов - Глупец Страница 12

Колония встретила Илью недружелюбно, плотоядно скалясь злорадными улыбками, искореженных подростковых судеб. Здесь он начал познавать новые жизненные уроки, в науке о выживании в обществе, где законы диктуются неписанными правилами с позиции грубой силы. Его исключительное чутьё и не свойственная его возрасту рассудительность, позволили ему не попасть ни под чью сферу влияния. А хорошая реакция и владение искусством кулачного боя, оградили его от унижений и угрозы, стать жертвой слепого насилия.

Оказаться на самом дне тюремного общества, в касте опущенных и неприкасаемых, для него, было бы хуже, чем умереть от ржавой заточки.

Очень скоро у местной шпаны, он завоевал авторитет серьёзного противника, одиночки. К его мнению прислушивались и очень многие пацаны завидовали его независимости. Руководство колонии, видя, как к нему тянутся юные уголовники, неоднократно пыталось подобрать к нему особый подход, чтобы использовать его влияние в своих интересах. Но, всегда натыкалось на стену неприступности и недоверия. Илья знал цену казённой любви, вспоминая причину, приведшую его в эту обитель ребяческой скорби.

Он ждал и терпел, вспоминая наставления своего учителя: «Никогда не пытайся изменить окружающий тебя мир, а изменяйся сам, чтобы быть с ним в гармонии».

Одинцовы очень сильно переживали, вынесенное судом, несправедливое решение, по отношению к Илье. Надежда Александровна на месяц слегла после сердечного приступа. Сил едва хватало лишь для того, чтобы подняться с постели и добрести до ванной или до кухни. Егор Данилович держался как мог, успокаивая и подбадривая супругу. В считанные месяцы, они оба заметно постарели, вызывая сочувственные вздохи у коллег, соседей и общих знакомых. Только любимая наука и работа, отвлекала их, насколько это было возможно от разъедающих сердце переживаний, за судьбу так полюбившегося им сына. Илья привнёс в этот дом смысл жизни и был подтверждением их семейного счастья.

Из регулярных, ожидаемых с нетерпением писем из дома, Илья узнал, что мама Лены, забрала свою дочь из лицея, и они уехали из Москвы в неизвестном направлении. Напоследок, отчаянная женщина — прожженный фоторепортёр, оставила за собой стойкий шлейф, разгорающегося очень шумного скандала, распираемого от взрывоопасных сенсаций. Она предоставила в ряд издательств серьёзный фоторепортаж о том, как при самом активном участии одного очень влиятельного, высокопоставленного чиновника, тратятся, кровью и потом доставшиеся, деньги, утопающих в нищете избирателей.

Это была БОМБА! Были тут и ночные клубы, и сауны с девушками. Строительство особняка в экологически чистой, элитной зоне Подмосковья. Были и походы благоверной супруги по салонам, бутикам и дорогим ресторанам. Её загородные поездки для встречи с любовниками. Пламенные братания с авторитетами криминальных структур. Одним словом столько…

Конечно, многие серьёзные издания публиковать такой материал не рискнули. Уж очень большой и опасной, должна была быть, взрывная волна, которая не обещала ничего хорошего, для издателя, решившегося на такой шаг. Да, и для жизни спокойнее…. Но, были и те, кто рискнул, в надежде на увеличение кредита доверия и благодарности со стороны постоянных читателей.

Скандал был грандиозным. Но, о последствиях его, Илья так ничего и не узнал. Потому что вскоре, после полученного письма, он получил извещение. Извещение о том, что семья Одинцовых, собираясь по приглашению в Прагу, на симпозиум по славянской культуре, где они должны были выступить с докладом, трагически погибла. Автомобиль такси, вёзший родителей в аэропорт, попал под встречный КАМАЗ. В результате лобового столкновения, от автомобиля и находящихся в нём пассажиров, практически ничего не осталось. Груда искореженного металлолома, вперемежку с кровавым месивом. К извещению прилагалась газета с некрологом и выражением соболезнований от коллег из учёного мира.

Для Ильи это было последней каплей. Убитый горем, он осознавал, что теперь он остался совершенно один на этом свете. Будущее терялось и расплывалось, мутной зыбью в тумане бесперспективности. Он понимал, что теперь, став никому ненужным, должен рассчитывать только на себя самого, оставаясь один на один с этим, так недружелюбно встретившим его миром.

По отбытию срока заключения, возвращаться ему было некуда. Родственников у Одинцовых не было. Соседи и знакомые побоялись взять под свою опеку, юного «уголовника». Огромную сталинскую квартиру, со всем нажитым имуществом и научными уникальными материалами, прибрали к рукам предприимчивые и обезличенные представители породившего их общества. Защищать права беззащитного подростка оказалось некому. Да, особенно то, никто и не настаивал. Посему, Илью определили в школу интернат для трудных подростков, до наступления возраста совершеннолетия.

Карта, кот и чёрт-те что…

Я распечатал конверт. В нем ничего не было за исключением какой-то карточки. Я достал её. Это была карта. Только несколько крупнее обычных игральных карт, с графическим узором на рубашке, с обратной стороны. На карте был изображён молодой человек в костюме менестреля средних веков, следующий куда-то уверенной походкой. Только почему-то впереди него была пропасть. Что за ерунда. Уверенно идти в пропасть…

Судя по беззаботному выражению лица и взгляду, беспечно устремлённому куда-то вверх, изображённого на карте человека это нисколько не беспокоило. Через плечо, на посохе он нес небольшую суму, в которой хранился, по всей видимости, весь его нехитрый скарб. В вытянутой левой руке у него красовалась белая роза.

На фоне жёлтого неба, в спину человеку сияло странное белое солнце. А у ног незадачливого путника семенила веселенькая беленькая собачонка.

Под изображением, на карте было написано «The Fool», что в переводе на русский язык, означает «Глупец». На обратной стороне карты, на рубашке, теми же вензельными буквами, что и на конверте, располагалась надпись: «Расклад сделан — время пошло».

— Ничего не понимаю. Чертовщина какая-то, — вырвалось из меня.

— Что-то не так? — с удивлением во взгляде, спросил официант.

Я недоумевающе посмотрел на него. Шокированный всем происходящим, я совсем забыл о его существовании. Уставившись на него и стараясь скрыть своё раздражение, по поводу дурной привычки — совать свой нос в чужие дела, я произнёс:

— Счёт, пожалуйста.

— Одну минуту, — ответил паренёк и засеменил к стойке.

Я сидел в полной прострации. Что за дурацкие игры пытается кто-то со мной затевать? Мой взгляд ещё раз устремился на изображение на карте. И тут я почувствовал лёгкое покалывание. Сначала, оно появилось в кончиках пальцев, держащих карту, а после, маленькими, электрическими разрядами, стало расползаться по всему телу.