Геннадий Ищенко - Счастливчик Ген (СИ) Страница 121

— Еще один шаг, и я оторву вам яйца. Незачем вам плодить таких же ублюдков, как вы сами. А тем, кто хватается за оружие, вдобавок переломаю кости.

Девушка резким ударом руки по столешнице соседнего стола отломила кусок доски сантиметров в пять толщиной, бросила для хозяина пару серебряных монет на починку и пошла к вещам, провожаемая оторопевшими, начинающими трезветь возчиками. Когда пьяный угар чуть отступил, они сразу увидели ухмыляющихся братьев и поняли, что мы одна компания. Желание заступаться за пострадавшего приятеля сразу прошло. Они и его удержали, что‑то объясняя на ухо и показывая на нас руками.

Мы забрали свои вещи и пошли за хозяином, который с облегчением вздохнул, поняв, что драки не будет. Братьев заселяли в комнаты по два–три человека, мне и Лаше выделили отдельные помещения. Оставив вещи, мы спустились вниз принять пищу. Возчики уже удалились в свои комнаты, и мы были в трапезной одни. Лаша, попросив разрешение, села за один стол со мной.

— Не скажешь, как удалось сломать дерево такой толщины? — спросил я. — Да еще такой ладошкой.

— Это несложно, мастер, — ответила девушка. — Край столешницы не скреплен поперечиной, а била я ребром ладони вдоль волокон. Ладонь можете посмотреть.

Она протянула мне руку. Нижнее ребро ладони представляло собой сплошную мозоль, твердую, как та же доска.

— Вот надо тебе было так уродовать свои руки? — спросил я. — Женская рука создана дарить нежность и ласку, а не ломать кости.

— Эти руки могут делать все, о чем вы говорили, — возразила она. — Если у вас будет желание, вы сможете в этом убедиться. Для вас я готова согреть постель.

— Не будем об этом, Лаша, — немного смутился я. — Я женат и люблю своих жен.

— А при чем здесь это? — не поняла она. — Я не добиваюсь вашей любви, мастер, и не посягаю на права ваших жен. Просто хотела подарить себе и вам немного радости. Воздержание для мужчин вредно, а занятия любовью снимают усталость. Но раз вы не хотите, не смею настаивать.

Слуга принес пищу, и мы принялись есть, прервав этот неприятный для меня разговор. За едой я невольно время от времени бросал взгляды на девушку. Она была очень славная, и у меня не было никаких сомнений, что, если бы я не был женат, без колебаний принял бы ее предложение.

Больше никаких происшествий не случилось, и через пару дней мы прибыли в поселок горняков. Железо добывалось не в самих горах, а в нескольких лигах севернее, поэтому и поселок поставили недалеко от месторождения возле небольшой горной речки. В нем был лишь один постоялый двор, да и то небольшой, скорее, даже трактир, к которому хозяин пристроил несколько комнат. К счастью, приезжих, кроме нас, не было, так что, хоть и с трудом, но все поместились. При этом мне пришлось делить одну комнату с Лашей. После позднего ужина мы разошлись по комнатам. Я пропустил девушку в комнату и сказал, что подожду в коридоре, пока она ляжет.

— Зачем, мастер? — не поняла она. — Я вам мешаю?

— Мешать вам буду я, — неуверенно ответил я.

— Вы боитесь, — сделала она вывод. — Заходите в комнату, поговорим.

Мы зашли в небольшую комнатушку, и я от души чертыхнулся. В комнате, как и говорил хозяин, было две кровати, но сдвинутые вместе, причем такие узкие, что лежать на них, не соприкасаясь, было невозможно, а раздвинуть не получалось из‑за отсутствия свободного места.

— Сядьте, мастер и послушайте, — сказала Лаша. — Я очень хорошо знаю мужчин, причем знаю во всех смыслах этого слова. В прошлом я была жрицей Лакриши. Вижу, что вы не поняли. Она не только богиня плодородия, но и любви, поэтому нас учили всему тому, что люди в ней используют, учили опытные наставники. А также учили всем особенностям поведения мужчин. Вот вы, к примеру. У вас две красавицы–жены, которые каждый вечер дарят вам свою любовь. К такому быстро привыкают, как к пыльце шохи, и с большим трудом и недолго могут без этого обходиться. Прошло всего несколько дней, но вам уже тяжело без женщины, а что будет дальше? Я вам предложила себя без всяких задних мыслей, просто сбросить напряжение, но вы почему‑то предпочитаете мучиться.

— Я люблю своих жен и не хочу им изменять.

— А в чем измена? — не поняла она. — Измена — это когда ради одной женщины бросают другую, забывая и о своей любви, и об обещаниях. Вы что, боитесь после ночи со мной променять своих жен на меня, забыть о своей любви к ним?

— Не в этом дело! — ответил я. — Я иначе воспитан. В моем мире близость с другой женщиной, пусть даже и кратковременная, однозначно трактуется как измена.

— Но сейчас вы в другом мире, — возразила она. — И здесь другая мораль. — Здесь женщина будет рада, если в длительной поездке найдется та, которая поможет ее любимому пережить разлуку. Лишь бы такое не отразилось на их отношениях. Но когда любят друг друга по–настоящему, такого не боятся. Вы, по слухам, и вторую жену не хотели брать из‑за своего воспитания. Думаете, вашим женам будет приятно, если вы рядом со мной проворочаетесь всю ночь, в попытках задавить свои желания?

Вот тут она меня уела, крыть было нечем. Но все равно я не мог через себя переступить.

— Нет, — сказала она. — С вами надо не так.

Не говоря больше ни слова, она быстро начала раздеваться, освобождаясь от своего походного кожаного костюма. При этом девушка стала так, чтобы перекрыть мне путь к двери. Оставшись в одной нижней рубашке, она вдруг медленно и плавно закружилась на месте в странном завораживающем танце. Я просто не мог оторвать от нее глаз. Одна поза перетекала в другую, рождая растущее желание, смывая все прочие мысли. Я пришел в себя уже в постели, когда все закончилось. Видимо, она меня выжала полностью, так как прижимающееся ко мне женское тело уже не вызывало абсолютно никаких желаний. Хотелось просто спать.

— Спасибо, мастер, — шепнула девушка. — И не корите себя зря: танцу Лакриши ни один мужчина долго сопротивляться не может.

Всю ночь я проспал как убитый, а проснувшись под утро, отодвинулся от заворочавшейся Лаши, встал с кровати, оделся и спустился в трапезную. Я был ей благодарен, но чувствовал себя неловко и не хотел продолжения. Признавая справедливость ее доводов, в душе я все равно испытывал стыд. После завтрака, когда уже совсем рассвело, мы выехали к горам, которые заняли весь горизонт, понемногу увеличиваясь в размерах. Горы были не слишком высокие, и снежные шапки были только на некоторых и совсем небольшие.

— В горах лучше всего летом, — сказал мне Мишан, который ехал рядом со мной. — Когда тепло и солнце освещает вершины, сердце радуется. А сейчас они у меня рождают только печаль и давят на душу.