Александр Бушков - Колдунья Страница 13

Подхваченная неким веселым азартом и, можно бы сказать, благолепием нынешнего прекрасного утра, Ольга в два счета справилась с костюмом для верховой езды и сапогами сама, не тревожа Дуняшку: поход так поход, время давно прошло, но так и не раздался призывающий к завтраку гонг — хотя охота была фальшивой, князь прилежно соблюдал обычную традицию. Перед большой охотой — никаких завтраков за столом…

Выйдя в прихожую, Дуняшки она там не обнаружила — но пропажа сыскалась тут же, торчала в коридоре, о чем-то со счастливым лицом перешептываясь со своим, можно сказать, официальным нареченным Феденькой, исполнявшим достаточно серьезные обязанности младшего княжеского цирюльника (Вязинский был горячим сторонником борца за чистоту русского языка адмирала Шишкова и в обиходе беспощадно преследовал употребление тех иностранных слов и обозначений, для которых имелись отечественные эквиваленты). Увидев Ольгу, нерадивая горничная ойкнула, сделала большие глаза и прикрыла рот ладошкой:

— Барышня, простите, я тут отлучалась…

Феденька благоразумно покинул место действия, притворившись с озабоченным видом, будто вспомнил о каком-то неотложном деле. Дуняшка невольно проводила его невероятно глупым от лютой влюбленности взглядом.

Не то чтобы у Ольги испортилось настроение, но все же она ощутила легкий укол неприкрытой зависти: по сравнению с ее собственной полнейшей житейской неопределенностью и туманными видами на будущее, у людей, у крепостных, все обстояло вполне благополучно. Вольности эта парочка, конечно же, лишена, но вряд ли испытывает от этого хоть малейшие душевные терзания: будущее известно заранее, и оно, можно сказать, лучезарное — князь против их законного брака ничего не имеет, мало того, пребывающего у него в милости жениха без подарка ни за что не оставит. И будут они счастливы своим куцым, примитивным счастьем… но Ольге-то и тем нельзя похвастаться.

— Барышня, простите уж…

— Прощаю, — рассеянно сказала Ольга, привлеченная звуками доносившейся с нижнего этажа суеты, как-то не особенно и похожей на приготовления к охоте.

Она подошла к вычурным перилам, посмотрела вниз. Там, понукаемая старшим дворецким, проворно суетилась целая орава дворовых — тащили мебель, которую на ходу продолжали ловко омахивать перьевыми метелками мальчишки-казачки, узлы с бельем, шандалы, еще что-то… Учитывая, что это крыло традиционно отводилось для гостей, особой загадки в этом зрелище не таилось…

— Гости ожидаются? — спросила Ольга.

— Изволили угадать, барышня, — моментально ответила Дуняшка, после сегодняшнего промаха демонстрируя расторопность.

— А почему вид кислый, словно лимон раскусила, не подумав?

Дуняшка оглянулась, понизила голос:

— Вы уж думайте, барышня, что хотите, можете смеяться над необразованной девкой, но я его боюся… Господина камергера я имею в виду. Вот вы изволите улыбаться, а мне про то, что он чернокнижник и колдун, говорил не кто-нибудь, а Пелагея Лукерьевна, а уж она-то толк понимает, кого угодно спросите, к ней даже мельник Сильвестр относится уважительно…

— Ах, вот оно что… — протянула Ольга, слегка нахмурясь. — Господин камергер изволят пожаловать?

— Они самые, и с целой компанией. Уже к вечеру ожидаются, прибегал верховой. Смейтесь не смейтесь, а пока они здесь, я нижний этаж буду обходить винтовой лестницей, хоть и придется делать круг чуть ли не по всему дому. Взгляд у него нехороший, простите дуру на глупом слове, глянет, как двумя шильями ткнет… Неужели не замечали?

— Глупости, — сказала Ольга чуточку рассеянно. — Смотри не болтай особенно, дуреха, мне бы на месте его сиятельства могло и не понравиться, что о его родном брате люди шепчут такое…

— Не сомневайтесь, я с понятием. Только говорю вам по совести: Пелагея Лукерьевна толк знает, а уж она говорила без всяких двусмысленностей… Чернокнижник, говорит, самый натуральный, у них в Санкт-Петербурге таких полно, разве что не в столь высоких чинах, дурной город, говорит Пелагея Лукерьевна, на гиблом месте построен… — Дуняша понизила голос до едва слышимого — антихристом, и несказанное количество мертвецов под него вместо свай заколочено, под этот их сырой камень… В таком месте чему доброму ни за что не завестись, а вот наоборот — извольте…

— Помалкивай, чадушко, — сказала Ольга беззлобно. — А то, как Бог свят, розог отведаешь, и даже я не смогу отговорить его сиятельство. Особенно если услышит про антихриста…

Ее великолепное расположение духа понесло некоторый урон — как раз из-за ожидаемого визита господина камергера, младшего брата князя, в отличие от генерала практически безвылазно пребывавшего в Санкт-Петербурге, где он вроде бы играл значительную роль при нынешнем дворе…

Говорили о камергере, конечно, всякое, сплетничали старательно и обильно — с превеликой оглядочкой, конечно… Ольга уже не в первый раз слышала, что камергера подозревают в чернокнижии, колдовстве и обладании загадочными книгами из тех, что способны принести владельцу несказанные выгоды и могущество, но в то же время, как известно, требуют в обмен бессмертную душу. Верила она во все это плохо. Точнее говоря, плохо верила в жуткое чернокнижие и некое могучее колдовство, а также в заговоренные книги. Ведовством мелким этот мир, конечно, был насыщен гораздо сильнее, чем кажется образованным, прогрессивным и вольнодумным горожанам — оно, ведовство мелкое, провинции присуще испокон веков, от гаданий, всевозможных наговоров-заговоров и присух до пастушьего, рыбацкого, мельничного и прочего похожего прадедовского искусства. Сколько она себя знала, окружающие гадали на женихов и невест, порой насыпали град на посевы врагов, накладывали заклятья на благополучную поездку, на сбережение стада, на добрый улов — и тому подобное. Но это было совсем другое — именно что мелкое, житейское, подручное… никакое не колдовство даже, а так, провинциальное умение время от времени пользоваться не силами даже, а, если можно так выразиться, штучками. В которые горожане верили плохо, но они, штучки эти, тем не менее существовали по углам. Простая и совершенно неграмотная крестьянка Ульяна заговаривала зубную боль, а столь же темный крестьянин Пахом за скромную плату накладывал на амбары какие-то слова, навсегда изгонявшие мышей и не позволявшие являться новым. И так далее, и тому подобное. Дело было совершенно житейское. А вот книжные страхи вроде заколдованных книг, вызова самого Сатаны в реальной жизни на Ольгиной памяти не случались. Что бы там ни рассказывала, пребывая в добром настроении, Бригадирша…