Максим Черепанов - Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014 Страница 13

На лицо маман опустилась тень:

— Будем молиться, чтобы и он выкарабкался. С Божьей помощью… Хорошо, что Франциск и Жискета вас вытащили. Франциск синяками отделался, подружка твоя — и вовсе испугом. А ведь благородных господ уйма погибла. Даже кузен короля. Видать, Господь нас больше любит.

— Это не я сделала… — всхлипнула я. — Наверное…

— Конечно, не ты, глупенькая, — утешительно сказала маман. — Стена там была старая. Народу столько на нее налегло, что она и треснула…

— Отдохнуть бы еще девочке, — произнес шуршащий голос. — Я ее отваром напою, повязку на ноге поменяю. И пусть спит.

— Благослови вас Господь, — благодарно коснулась старческой кисти маман и направилась к дверям, подталкивая перед собой малышню.

— Матушка, не уходите… — взмолилась я. Но та лишь улыбнулась и прикрыла за собой дверь. Старуха отошла к столу под оконцем, подсвечивая перед собой.

Ну вот, теперь я один на один с ведьмой… Помоги мне, святая Бландина! Сейчас как превратит меня в крысу, и потом никто не вспомнит, что жила-была такая Клементина Бернадетт Соти, что были у нее светлые кудри ниже пояса и, как говорили в округе, самое прелестное личико. А на месте моего милого носика будет мокрая незрелая ягода с усами… Бррр.

Я отползла вглубь кровати, пытаясь сообразить, как сбежать, и тут вспомнила о находке. Мон Дье! Вот она за чем охотится! За моим диамантом. Я мигом выпрыгнула на ступеньки. Ойкнула, припав на ногу. Голова закружилась. Но шаг-два — и я была у сундука. А вот и мои вещи. Рука скользнула в карман передника и среди сухариков и разной мелочи нащупала прохладные грани. Пальцы сжались в кулак, обхватив драгоценный камень. Не отдам! Мое сокровище!

— Стоил он того? — прошуршала позади меня старуха. — Рубин этот?

Я развернулась, спрятав руки за спину:

— Какой рубин?

— Тот, что в руке держишь, красный, как кровь, из которой ты его взяла.

— Вы откуда знаете, где я его взяла?

— Я многое знаю, — ответила старуха. — Ведьмы — те, кто ведает. А ты не ведаешь, только колдуешь. И ведь предупредили тебя: подумай прежде.

Я растерялась.

— Ничего я не колдовала. Я играла.

— С порохом тоже играть опасно. Особенно там, где людей много, — руки-ноги отрывает, стены рушит…

— Это неправда! Я только представила! — возмутилась я.

Вдруг в комнате стало тесно, меня прижало к стене, пламя свечи разрослось костром на ладони старухи. Я почувствовала, что задыхаюсь и вот-вот загорюсь от жара. От страха мой язык прилип к нёбу. Но в следующий миг все исчезло.

— Видишь, я тоже только представила, — заметила старуха. — Была б такая плутовка, как ты, уже пылал бы ваш дом от подвала до соломенной крыши. Показать, как?

— Н-не н-надо.

— Тебе двенадцать скоро. Суть твоя просыпается. Женская суть. Колдовская, — сверкнула глазом старуха. — Добро ты нести будешь или смерть, посмотрим. Но рубин для такой, как ты, — не просто богатство. Если будешь людям служить, станет силу тебе давать. А будешь кому козни строить, и тебе не поздоровится. Иссушит он тебя, жизнь выпьет и к другому уйдет… Помяни мое слово.

Я застыла, ощущая сквозь ночную рубашку холод деревянной стены. Чесались глаза, свербело в носу: не хочу быть колдуньей, не хочу ничего решать, хочу с Жискетой по улицам прыгать и с Нико задираться. Я протянула старухе рубин на ладони:

— Берите.

— Нет уж. Сама взяла камень, сама и разбирайся. Мне ворованное ни к чему.

Подобрав клюку, старуха прошла мимо меня к двери и сказала:

— Тебе моя помощь более не нужна. А как пожелаешь узнать, что с даром делать, ищи меня за городскими воротами. В лесу. Да поосторожней будь, чтоб не сожгли тебя, пока ни ума не набралась еще, ни хитрости.

Всю ночь я проплакала. А как тут не плакать? Сколько живу, ведьм боюсь, а сама-то, оказывается, тем же салом мазана… Что же, теперь мне придется вонючие зелья варить? На метле летать в лунную ночь и коров доить, чтоб дохли? Ой, не хочу! Про все на свете я передумала и поутру решилась — вот уж ни за что! Лопни мои глаза, если я ведьмой стану!

Все еще спали, а я — шмыг через крышу — и в дом к Нико. Он лежал за ширмой в повязках весь. Бледный, что та простыня. Один нос торчит да уши. Жалко его стало, аж сердце зашлось. Я постаралась не будить никого, даже дышала потише.

«Ладно, в первый и последний раз попробую», — подумала я. Один раз можно, а потом ни в какую — хоть заставляйте. Я вынула из кармана камень, встала у Нико в изголовье и, глаз не закрывая, представила, что лежит он здоровый, такой же загорелый, как летом, и на щеках румянец, словно мы только к Фурвьеру взбежали наперегонки. А спит почему? Да набегался и под дуб лег отдохнуть, а потом снова вскочит — и как побежит за мной в догонялки. Обязательно поймает. А я над ушами его смеяться буду, он и вовсе раскраснеется. Так точно я вообразила все, что мне жарко стало, словно я вправду набегалась. Глянула на Нико — порозовел слегка. Ой, святая Бландина! Помоги ему, а? Так уж пусть и в рыцари идет, лишь бы веселый был да не помер!

Нико пошевелился и один глаз открыл.

— Шшу, я тебе снюсь, — шепнула я и выскользнула за дверь. Таким же путем, через крышу, пробралась я обратно в наш дом. И отец, и матушка еще разводили храп на все голоса, причмокивали сестрицы, да сопел брат. Только отцовы подмастерья зашевелились на мансарде. И чего им не спится в такую рань? Я поторопилась на улицу.

Город неохотно просыпался. Вон пекарь окно открыл у лавки, вон тетка с сизым носом гуся в корзине на рынок понесла. Серый рассвет продрался сквозь тучи и, как седой еврей в желтой шапке, распустил по небу пышную серебряную бороду. Хмуро было, а все теплее, чем в тот день. Зима давеча поперек своего часа наступить решила да испугалась криков на Гургийоне, ушла в горы.

При мысли об убитых и раненых у меня засосало под ложечкой, в голове загудело. Все же врет старуха — не могла я такое сделать! Я же не злая, я маленькая еще. У меня даже свадьба будет ненастоящая, мы с Нико только через пару лет в одной кровати спать станем, а может, и позже, уж как родители скажут. Разве ведьмы такие бывают — такие, как я?

Как ни уговаривала я себя, а подходить к тупику Тюрке было страшно, прям оторопь брала. Но я точно знала — надо идти туда, где взяла проклятый рубин, а зачем именно, пока не решила. Когда я, прихрамывая, добралась до жуткого места, его уж было не узнать. Народ сновал по делам, словно ничего и не случилось накануне. Мостовую густо присыпали свежей соломой — где тут лужами собиралась кровь, не догадаешься. Ни обломков, ни трухи не осталось. Там, где была стена, каменщики усердно орудовали мастерками под надзором старшего и уже выложили камни в несколько рядов. Я подошла ближе.