Святослав Логинов - Черная кровь Страница 13

Почему девчата в невестину ночь распевают мальчишечье горе, того не скажет и старый Ромар. Так от предков заведено.

Таши осторожно гладил распущенные волосы. Ночь стояла тёплая и сухая, убивающая всякий аромат, но все же Таши учуял чуть слышный запах горелого волоса. Вот почему Уника со слезами драла косу, вычесывая палёные колечки.

– Это Тейко? – не шевельнув губами, спросил Таши.

Уника не ответила, но плечо её под рукой Таши дрогнуло, и Таши понял, что она кивнула головой.

Секунда прошла в трудном молчании, потом Уника произнесла бесцветным голосом, каким сообщают обыденные вещи:

– Всё равно я не пойду за него, пусть хоть всю голову мне спалит. Я лучше сама волосы сожгу, к лесным старухам подамся, злой йогой стану, а за него не пойду. Думать о нём тошно, уж лучше в реку…

– Ну что ты, зачем? – Таши упал на колени, притянул девушку к себе. – Не уходи, я тебя никому не отдам, никому на свете!

Он ласкал волосы, плечи, целовал мокрые, солёные от недавних слёз глаза, Уника вздрагивала от неловких прикосновений, но не отстранялась, а прижималась к Таши ещё крепче…

Старый седой зубр, хозяин рощи, давным-давно заповеданный от всякого охотника, бесшумно вышел из зарослей молодых рябин, остановился, втянул ноздрями воздух, благосклонно кивнул, прислушиваясь к стону, полному боли и любви, и надолго замер, словно страж, не позволяющий приблизиться никакой скверне и злу. Потом он отступил на шаг и неуловимо канул во тьме.

– Уника, Уника… – непрерывно твердил Таши, – родная моя, любимая…

– Что, мой хороший?

Таши тихо рассмеялся:

– Уника, ты понимаешь, ведь я человек! Я настоящий мужчина! Я так боялся, что окажусь мангасом…

– Почему, глупенький? Спросил бы меня. Я это знала с самого начала, всегда.

– Уника, милая, мы теперь на всю жизнь вместе! Так и останусь с тобой навсегда, рук не разожму.

– Конечно, навсегда…

Спасибо Матери-Земле, что ночь темна. Спасибо предкам, научившим забывать, что когда-нибудь всё равно настанет утро.

Глава 2

Никто не знал, сколько лет безрукому Ромару. Даже сам Ромар не знал – сбился давно. Что их считать, годы, – дела считать надо. А дел за долгую жизнь переделано было множество. Именно – переделано, хотя это трудно представить, глядя на безрукого. Когда-то в бездонном прошлом Ромар был молод, силён и удачлив на охоте. Кто знает, возможно, когда-нибудь могла ему достаться нефритовая дубинка вождя, и Ромар держал бы её с честью, но этого не позволил белобородый Рута – шаман, обучавшийся тайному искусству у самого Сварга. Он открыл в Ромаре редкий дар, не всякому кудеснику доступный: делать обереги и амулеты, гадальные кости и иные чудесные вещицы. Кое-что из сотворённых Ромаром сокровищ до сих пор хранится в роду, хотя сила у них уже не та, что прежде. Но в те времена дивным мастером был Ромар, и если бы умереть ему в ту пору, то в песнях имя его осталось бы среди искусников. Но рок судил иначе: не довелось дряхлому Руте передать звонкий бубен Ромару. Случилась большая война с трупоедами.

Трупоеды были жалким народом. Даже согнутые рядом с ними выглядели достойно. Инструмент у трупоедов был самый никудышный, язык невнятный, огня они не знали и вообще мало отличались от обычного зверья. Кормились трупоеды вдоль реки на отмелях, промышляя улитками, червями, ракушками-беззубками и прочей малосъедобной дрянью. Порой им удавалось выловить снулую белугу или тушку утонувшего зверя – тогда они устраивали пиршество, не брезгуя даже самой вонючей тухлятиной. Бойцами трупоеды были никудышными и давно уже исчезли бы с лица земли, если бы не владели могучей и опасной магией, позволявшей им уцелеть. Ни один хищный зверь никогда не нападал на трупоедов. Ни пятнистый леопард, ни собаки, ни жёлтый степной волк, ни тигр, тропивший следы в камышах, ни даже гиены, что набегали порой с юга, оспаривая у трупоедов их смрадную добычу. Как достигали этого жалкие полулюди – не знал никто. Трупоеды не читали заклинаний, не имели амулетов, но могли не только отогнать всякого хищника, но и заставить его сражаться за себя. Война с трупоедами превратилась в ряд непрерывных стычек со стаями волков и шакалов, битвы с тиграми и иными клыкастыми защитниками полулюдей. И всё же трупоеды не сумели удержаться на берегах Великой реки, откатились в леса, а люди погнались за ними. С одним из отрядов преследователей шёл и мудрый Рута со своим учеником.

Уничтожить трупоедов полностью не удалось. Лес встретил незваных гостей угрюмыми ельниками, зыбкими трясинами в окружении непролазного ивняка, сырыми распадками, заросшими серой ольхой, полузасохшей и липкой, словно кто-то старательно плевал на изъеденные тлёй листья. Лес молчал, вернее, говорил непонятно, слитно шумел, перекликался чужими голосами, взрывался скрежетом сороки, выдавая охотника, и незаметно подпускал к чужаку врагов. Кажется, лес, помнивший рогатого Лара несмышлёным сосунком, твёрдо решил сохранить всех и не дать усилиться никому. Значит, слишком возомнивших о себе людей надо проучить.

Ночами вокруг стоянок поднимался шум: трещали ветки, кто-то визжал и хохотал. Охотники стреляли наугад во тьму, но никого подбить не удавалось. И почти каждое утро кого-нибудь из воинов находили мёртвым, с разорванной шеей и изумлённо вытаращенными глазами. Тогда дети зубра ещё не знали о большеглазых карликах – не людях, но и не зверях, злобных порождениях ночи, пьющих чужую кровь. Как обошлись карлики с трупоедами, кто из них победил в неизбежных столкновениях, так и осталось тайной. Во всяком случае, когда люди бежали из северных чащоб, трупоеды были ещё живы и давали о себе знать прежними колдовскими способами.

Трудно сказать, как им удалось захомутать рузарха – самого редкого и страшного обитателя лесов, но однажды, когда охотники разжигали костры на выбранной для ночёвки поляне, а Рута обводил лагерь кругом, который должен был уберечь спящих от кровожадных карликов и бесприютных духов, в мирный час отдыха из чащи выломился никем прежде не виданный хищник. Был он ростом с доброго мамонта и так же волосат, повадками напоминал чудовищную гиену и кабана разом. Ноги его, уродливо несоразмерные: передние вдвое больше задних – оканчивались тупыми раздвоенными копытами. Тяжёлая морда со скошенным черепом состояла, кажется, из одной пасти. Для такого зверя в мире не могло быть противника. Единственными его врагами были бездушные стихии и голод. Необъятную тушу было невозможно прокормить, и потому ужас лесов встречался людям все реже и реже. Зимой рузарх шастал по тайге, громил медвежьи берлоги, летом откочёвывал в тундростепь, преследуя рыжих мамонтов. Жрал всё – живое мясо, падаль, тухлятину. Не брезговал отнимать у волков их добычу, а если серые не желали уступать, то рузарх жрал и волков тоже. На людей рузарх специально не охотился, мелковаты казались ему люди и к тому же редко встречались в чащобах. Но сейчас, ведомый древним чародейством, рузарх пёр напролом, словно вовек ничего слаще человечины не пробовал.