Валерия Вербинина - Зеркало неба и земли Страница 13

– Убийца! – закричала она. – Будь ты проклят! Ты отнял самое дорогое, что у меня было. Проклятие, проклятие на твою голову!

Испуганные люди кучками возвращались на площадь, жались к стенам; кто-то бросился освобождать Эссилт. Ведьма рыдала, и слова нескончаемым потоком лились из ее уст:

– Проклят, проклят, отныне и навеки! Чтоб у тебя никогда не было своего дома, чтобы ты скитался, не зная покоя, до самой смерти! О-о! Чтоб ты потерял всех, кто тебе дорог, и не помнил ни лиц их, ни имен! Чтоб твои близкие предавали тебя раз за разом, раз за разом! Слушай меня, ветер! Исполняйте мою волю, звезды! Ты отнял его у меня, и ни в чем отныне тебе не будет удачи! Все, чем ты владеешь, ты потеряешь; бог всех богов отвернется от тебя, и твоя жизнь будет хуже смерти! Проклят, проклят!

Она кричала и бесновалась, и, как ни силился Тристан сопротивляться заклятью, он чувствовал, как цепенеет его ум; уже не одна ведьма, а три, семь, десять плясали вокруг него, выли и причитали. Тристану почудилось, что он слышит цокот лошадей, но глаза его застилал туман. Тысячи ведьм кружились вокруг него в отвратительном хороводе, и неожиданно одна из них застыла. Тонкая струйка крови потекла по ее лбу, скользнула по носу, побежала по подбородку и дальше, дальше; ведьма сделала неверный, спотыкающийся шаг – и тело ее распалось на две части, словно разрубленное мечом. И вслед за этим наступили покой и тишина.

…Тристан открыл глаза.

Взгляд его скользнул по потолку, на котором шевелились причудливые тени, и уперся в лицо человека, сидевшего у его постели. Лицо суровое, властное, с горькими складками у губ: человек этот явно многое успел повидать на своем веку. Заметив, что Тристан пришел в себя, он схватил его руку и покрыл ее поцелуями.

– Слава богу, вы живы, господин! А мы уже не чаяли вас видеть в здравии.

– Кто ты? – спросил Тристан удивленно.

– Я? – поразился человек. – Я Говернал, воспитатель ваш и оруженосец. Не может быть, чтобы вы не помнили меня!

Тристан нахмурил лоб.

– Я не знаю тебя, – объявил он решительно. – И никогда не знал.

– Я приехал за вами, – сказал Говернал удрученно. – Отшельник Огрин тоже здесь. – Он оглянулся, и Тристан разглядел в углу неподвижную фигуру какого-то старика, которого он видел впервые; фигура стояла на коленях и истово молилась. – Неужели… – Говернал осекся и замолчал.

– Я не помню никакого Огрина, – устало промолвил Тристан, закрывая глаза.

Эссилт ждала Говернала у дверей.

– Как он? – тревожно спросила она, хватая оруженосца за руку.

Говернал в смущении отвел глаза.

– Он ничего не помнит.

Эссилт отвернулась.

– Даже меня?

Говернал пристально посмотрел на нее. Но ему нечего было сказать ей.

– Но ведь заклятье может быть снято! – вскрикнула Эссилт в отчаянии.

Говернал понурил голову.

– Мы не знаем как. Ваш отец разрубил ведьму надвое, и заклятие с вас спало; но, видно, господин мой так и останется заколдованным.

– Неужели никто не сможет ему помочь? – в отчаянии спросила Эссилт.

Говернал только развел руками.

В течение этого и последующих дней у постели Тристана побывало множество народу. Приходил тот, кто называл себя Говерналом; другой, седобородый старик, который, впрочем, чаще молился, шепча непонятные слова своему богу, имени которого Тристан не знал; чаще всего являлись две женщины, одна постарше, другая помоложе и очень красивая, но их визиты утомляли Тристана. Молодая часто плакала, а когда он из вежливости спросил, чем вызваны ее слезы и не потеряла ли она кого-нибудь, разрыдалась и выбежала из комнаты. Однажды появился даже король с короной на голове; он благодарил Тристана, но за что – тот так и не понял. Все это было скучно, хлопотно и совершенно ни к чему. Король рассказывал о том, как его ранил чей-то пасынок, но ему удалось бежать и он, взяв подмогу у короля Артура, вернулся, чтобы… Дальше рассказ становился совсем уже путаным и невнятным: драконы, витязи, костры, принцессы, ведьмы, все мешалось, и Тристан, тихонько зевая, засыпал. Вдобавок его мучили сильные боли, и, когда ему сказали, что он был тяжело ранен, он не удивился; но где и как это произошло, он не мог вспомнить, как ни ломал голову.

Человек по имени Говернал сказал, что теперь, когда он поправился, они должны вернуться домой, к дяде Марку, который ждет их не дождется; Тристан решительно не помнил никого из своих родственников, но спорить было слишком утомительно, и он согласился. В назначенный день он простился с учтивым королем, баронами и всеми, кто вышел на берег провожать его. Молодая дама плакала, старая утешала ее.

– Не плачьте, госпожа; говорю вам, он еще вернется, уж я-то знаю.

Тристан пошел к лодке, которая должна была доставить его на борт корабля. Неожиданно он вернулся и остановился перед девушкой, которая как-то странно замерла, следя за ним.

– Я хотел вам сказать… – начал он неловко. – Вы такая красивая; не плачьте, слезы вам не к лицу.

Она словно окаменела; он подумал, все ли он сказал, что хотел. Подошедший Говернал почтительно ждал. Тристан помедлил, сказал зачем-то: «Да!» – и направился к лодке. Гребцы с трудом удерживали ее у берега: в этом месте прибой был нешуточным.

Тристан поднялся в лодку. Морской ветер трепал его волосы. Отчего-то он почувствовал себя счастливым и оглянулся на Говернала, но у того было такое сердитое лицо, что Тристану стало не по себе. Он отвел глаза. Высоко в небе плыли легкие рваные облака. Над морем с криками носились птицы. Издали они казались совсем маленькими, но одна из них привлекла внимание Тристана. Большой альбатрос величаво скользил в небе, то взмывая, то падая к самой воде, в которой плыло его отражение. Тристан вздрогнул. Отражение…

Облака. Вкус соли на губах. Вода. Кровь, уходящая в песок. Старуха, разрубленная надвое. Отражение…

Двое на берегу озера, зеркала неба и земли, в котором каждый отражается таким, какой он есть на самом деле. Отшельник сказал бы, что там отражается человеческая душа.

… Если ты вспомнишь…

… Самое дорогое тебе имя…

… Прежде чем покинешь этот берег…

Солнце танцевало в воде, и Тристану на мгновение почудилось, что он видит лицо ведьмы, неудержимо скалящей зубы. И тогда Тристан закричал, и крик его эхом отдался в скалах:

– Изольда!

Ветер уже относил ладью от берега.