Neil Gaiman - Звездная пыль Страница 13

Раньше восемьдесят первый лорд надеялся, что ко времени его кончины из молодых принцев в живых останется только один, а остальные умрут. Тогда единственный выживший и станет восемьдесят вторым лордом Штормфорта и повелителем Высоких Скал; в конце концов, несколько веков назад сам он точно таким же образом взошел на престол.

Но нынешняя молодежь обленилась, прежнего пыла и настойчивости почти не осталось, ничего общего с энергичным и напористым юношеством прежних времен…

Ах да, кто-то что-то говорил. Восемьдесят первый лорд заставил себя сосредоточиться.

– Отец, – повторил густой бас Праймуса. – Мы все здесь и ожидаем твоего решения.

Старик некоторое время смотрел на него мутным взглядом. Потом с хрипом втянул ледяной разреженный воздух в легкие и произнес – голосом холодным и твердым как гранит:

– Я умираю. Мое время скоро истечет. Вы отнесете мои останки в глубину горы, в Чертог Предков, и положите их – то есть меня – в восемьдесят первую нишу, первую из пустующих, где я и упокоюсь навеки. Если вы не сделаете по моему слову, на вас падет проклятие, и башня Штормфорта обрушится вам на головы.

Трое живых сыновей ничего не ответили. Однако меж мертвыми пробежал чуть слышный ропот: возможно, они с сожалением вспоминали о своих собственных останках, расклеванных орлами или унесенных быстрыми горными потоками, через пороги и водопады увлеченных к морю, – о телах, которым не судьба когда-либо упокоиться в Чертоге Предков.

– Следующее. Вопрос наследования. – Голос исходил из груди старого лорда со свистом, как воздух из прогнивших кузнечных мехов.

Живые сыновья подняли головы. Старший, Праймус, с седыми волосками в густой черной бороде, с орлиным носом и серыми глазами, смотрел выжидающе. Терциус, кареглазый и рыжебородый, выглядел настороженно. А Септимус, с молодой черной бородкой, высокий и отчасти похожий на ворона, казался совершенно безразличным – как, впрочем, и всегда.

– Праймус. Подойди к окну.

Праймус шагнул к отверстию, вырубленному в скальной стене, и выглянул наружу.

– Что ты видишь?

– Ничего, сир. Сверху вечернее небо, снизу – облака.

Старика бил озноб, не помогало даже одеяло из шкуры горного медведя.

– Терциус. Подойди к окну. Что ты видишь?

– Ничего, отец. Все как сказал Праймус. Над нами нависло вечернее небо цвета кровоподтеков; снизу мир устлан облаками, серыми и волнистыми.

Глаза старика дико вращались в глазницах, как у сумасшедшего стервятника.

– Септимус. Теперь ты. К окну.

Септимус подошел к окну и встал рядом со старшими братьями, однако на разумном расстоянии от них.

– А ты? Что видишь ты?

Младший лорд выглянул наружу. Ветер ударил ему в лицо, заставляя глаза болеть и слезиться. В темно-синих небесах слабо поблескивала единственная звездочка.

– Я вижу звезду, отец.

– О-ох, – выдохнул восемьдесят первый лорд. – Подведите меня к окну.

Четверо мертвых сыновей грустно смотрели, как трое живых помогают отцу подняться с постели. Старик распрямился – или почти распрямился, тяжело опираясь на широкие плечи отпрысков и глядя в свинцово-серое небо.

Узловатые пальцы лорда, похожие на старые ветки, сомкнулись вокруг прекрасного топаза, висевшего у него на груди на серебряной цепи. Под пальцами старика звенья разошлись, как паутинные нити. Лорд сжал камень в кулаке; концы разорванной цепи свисали из его горсти.

Усопшие лорды Штормфорта зашептались меж собой мертвыми голосами, похожими на звук падающего снега: они узнали Топаз Власти Штормфорта. Тот, кто носил его, делался здешним повелителем, если только в его жилах текла кровь Штормфорта. Которому из выживших сыновей восемьдесят первый лорд отдаст камень?

Живые сыновья молча смотрели – один выжидающе, другой настороженно, третий безразлично; но это было обманчивое безразличие, немота отвесной скалы, о которой делается понятно, что она неприступна, только когда вы уже проделали полпути вверх и нет дороги назад.

Старик отстранил поддерживающие руки своих детей и встал властно и прямо. Он все еще оставался лордом Штормфорта, тем, кто нанес северным гоблинам поражение в битве при Скалистом Кряже; он породил восемь детей – из них семерых сыновей – от трех жен; он убил каждого из своих четверых братьев в честном поединке, не достигнув еще и двадцати лет, хотя старший из братьев превосходил его возрастом почти в пять раз и прославился как великий воин. И этот лорд сей-67 час поднял над головой священный топаз и произнес на древнем, давно мертвом языке четыре слова, которые повисли в воздухе, как удары могучего бронзового гонга.

После чего он бросил камень в небо. У живых братьев перехватило дыхание, когда топаз прочертил длинную дугу над облаками. Камень достиг того, что они заранее сочли высшей точкой его полета, – и вопреки всем законам природы продолжал подниматься в воздух.

К тому времени в вечернем небе блестело уже много звезд.

– Тому из вас, кто вернет Топаз Власти Штормфорта, я оставляю мое благословение, – проговорил восемьдесят первый лорд. Голос его постепенно терял силу и к концу речи снова сделался хрипом глубокого старика, подобным ветру, шелестящему в разоренном жилище.

Братья – живые и мертвые – не отрывали глаз от камня. Топаз все поднимался в темное небо, пока вовсе не исчез из виду.

– Что же, по-твоему, мы должны ловить орлов, седлать их и лететь в небеса? – озадаченно и сердито вопросил Терциус.

Отец ничего не ответил. Последние отблески дня угасли, и над замком горели бесчисленные яркие звезды.

Одна звезда упала.

Терциус подумал, хотя и без особой уверенности, что это та самая первая вечерняя звезда, которую разглядел его брат Септимус.

Звезда прочертила по ночному небосклону огненный след, протянувшийся куда-то к юго-западу.

– Там, – прошептал восемьдесят первый лорд – и бездыханным упал на каменный пол своей опочивальни.

Праймус поскреб бороду, глядя на тело, грудой темневшее у его ног.

– Хотелось бы мне, – пробормотал он, – вышвырнуть труп старого ублюдка в окно! Зачем он отколол такую глупость?

– Лучше не надо, – возразил Терциус. – Не хотим же мы, чтобы Штормфорт обрушился нам на головы. Давайте лучше отнесем его в Чертог Предков.

Праймус поднял с пола тело отца и положил его обратно на кровать, покрытую шкурами.

– Нужно объявить народу, что повелитель скончался.

Мертвые братья теснились у окна возле Септимуса.

– Как по-твоему, о чем он думает? – спросил Квинтус у Секстуса.

– Размышляет, куда упал топаз и как найти его прежде других, – отозвался Секстус, вспоминая свое долгое падение на острые камни – и в вечность.